– О, нет, – Федоренко сверкнула глазами, – с моей специализацией была такая чехарда! Сначала я бредила неврологией, меня и сейчас можно разбудить среди ночи и попросить рассказать проводящие пути или двенадцать черепномозговых нервов. Я участвовала в нашем студенческом научном обществе, дневала и ночевала на кафедре, но в один прекрасный день меня отвратило от неврологии и вообще от терапии. Я представила, что всю свою жизнь буду обречена выслушивать жалобы пожилых хроников – и мне стало грустно. Запах лежачих больных, их неизлечимые болезни, их страдальческие взгляды, их занудство… Нет уж – увольте. Это не для меня! Так можно утратить вкус к жизни. Но я уже была нацелена на то, чтобы стать врачом, и сворачивать в сторону на пятом курсе мне совсем не хотелось. Снимай зажимы… Так вот, отобрала я специальности, где все молодые и большей частью здоровые, и задумалась: то ли в спортивные врачи подаваться, то ли в акушеры. Акушерство привлекло меня больше – прежде всего своей значимостью. Ведь нет дела важнее, чем способствовать рождению нового человека. Это я без какого-либо пафоса говорю… Все, можно зашивать, только не затягивай чрезмерно, края сомкнулись – и хорошо… Скажу начистоту – я бы с огромным удовольствием пошла бы в физиологическое отделение, чтобы иметь дело с полностью здоровыми девочками, но… – Федоренко вздохнула и умолкла.
О ее натянутых отношениях с Юртаевой знал весь роддом. Правда, причину конфронтации все, включая и самих участниц, давно позабыли, но кому она нужна?! Важен результат – противостояние!
Тревога улеглась только после того, как пациентка окончательно проснулась в реанимации, ответила на вопросы и продемонстрировала стабильные показатели гемодинамики.
– Хватит играть в прятки с самим собой, молодой человек! – В ординаторской некому было наблюдать за тем, как Данилов разговаривает с зеркалом, показывает ему язык и грозит пальцем. – Пора действовать!
«Если не руководствоваться правильными принципами, их не получишь», – вспомнилось из Конфуция.
На окончательное обдумывание решения у Данилова ушла неделя. Собрать информацию, переговорить по телефону кое с кем из старых знакомых (на социальных сайтах Данилов не тусовался и знакомства обновлял по старинке, при помощи телефона), еще раз все взвесить, чтобы потом уже не менять решения.
В конце концов Данилов решился, но до отпуска об этом никому не следовало знать. Ни на работе, ни дома. Определившись окончательно, и, как хотелось надеяться – бесповоротно, Данилов почувствовал облегчение. Ждать оставалось недолго, совсем недолго – месяцы делились на дни, а дней тех выходило меньше сотни. За минусом выходных – сущие пустяки.
В особо торжественных случаях, когда случалось что-то очень хорошее, Данилов начинал с Баха. Сонаты и партиты Баха входят в обязательный набор каждого скрипача-исполнителя; соната для скрипки соль минор была у Данилова одной из самых любимых. Иногда Владимиру казалось, что он исполняет ее не хуже Ойстраха, но прослушивание записи маэстро унимало гордыню сразу и надолго.
Отняв смычок от струн и все еще чувствуя музыку внутри себя, Данилов услышал за спиной тихое сопение.
– Тебе понравилось? – спросил он.
Никита под настроение мог слушать скрипку подолгу.
– Да, понравилось. – Парень подошел поближе и стал рассматривать скрипку так, словно видел ее в первый раз.
– Что тебя заинтересовало? – удивился такому любопытству Данилов.
– Никак не могу понять, почему слово «скрипка» происходит от слова «скрип»? – Никита сдвинул брови и наморщил лоб. – Чему тут скрипеть?
– Это ты не слышал, как играют некоторые исполнители, – улыбнулся Данилов, бережно убирая инструмент в футляр.
– А вот я, если бы был музыкантом, играл бы только на пианино, – выдал Никита. – Или на рояле.
– Я могу угадать ход твоих мыслей. – Данилов вспомнил себя в возрасте Никиты. – Скрипку, аккордеон, саксофон надо таскать с собой. А пианист всегда ходит налегке. Я угадал?
– Да-а-а! – От удивления у мальчика отвисла нижняя челюсть, и «а» получилось долгим. – А как?
– Знаешь, – Данилов понизил голос, словно готовился выдать страшную тайну, – мне ведь тоже когда-то было столько же, столько тебе. Дай бог памяти, в каком это году…
– А вы изменились с годами? – чуть поколебавшись, спросил Никита.
– Пожалуй – да. – Данилов сдержал улыбку, чтобы ненароком не обидеть мальчика. – Во всяком случае, я научился принимать решения, хранить тайны и ценить то, что имею.