Байки кремлевского диггера

Но я все-таки рискнула. Кинувшись к банкомату, я принялась вытрясать из него все деньги, которые мне только удавалось, по всем карточкам, уже совершенно не различая, сколько с какой я сняла, потому что при первой же операции моментально запуталась в несметном количестве нулей в казахской валюте. Аборигены мне помочь наотрез отказались, уверяя, что сами они банкоматом никогда не пользовались. И тогда я отчаянно призвала на помощь единственного практичного в финансовых вопросах человека из всех оказавшихся поблизости -Ленку Дикун из Общей газеты, сидевшую под какими-то неестественными гостиничными пальмами и поглощавшую уже пятую чашку своего любимого капуччино.

– Дикун, я тебя умоляю, помоги мне! – истошно взмолилась я. – Эта казахская машинка мне не дает денег! Поговори с ней!

Дикун подошла к банкомату, заглянула ему в лицо и рассудительно сказала:

– Если он не дает тебе столько, сколько ты у него просишь, – нажми сумму на один нолик меньше. Может, тогда он тебе даст…

Я сделала так, как она посоветовала, – и у меня получилось! Машинка выдала мне пачку денег, которые, правда, своим внешним видом внушали мне сильные сомнения в их платежеспособности хоть в одном месте земного шара, кроме Алма-Аты.

– Дикун, а ты понимаешь хотя бы примерно, сколько мы денег в долларах из него вытрясли? – с ужасом поинтересовалась я.

– Не-а… – с не меньшим ужасом призналась мне Ленка. – Ну ты попробуй еще столько же взять…

Но столько же хитрая машинка уже не давала и начала врать мне в лицо, что превышен лимит. Какой там лимит?! Я вообще ни одного еще доллара не сняла – одни тугрики… Но я не сдавалась и еще раз попробовала нажать циферку в тенге, где еще на один нолик было меньше. И машинка опять заработала! Так я снимала и снимала, то сокращая, то повышая свои запросы, цинично засовывая скомканный казахский чистоган прямо в сумку и утрамбовывая его, чтобы все влезло.

Но в какой-то момент волшебный звук выплевывания денег прекратился навсегда, и у банкомата началась отрыжка: он истошно верещал и просил меня срочно связаться с его сервисным центром.

– Дикун, а как ты думаешь, я сколько вообще сняла, много или мало?

Дикун почесала репу, что-то прикинула в уме и сказала:

– Ну, думаю, баксов триста…

– Но это же очень мало! – расстроилась я. – Это же, когда я на всех поделю, кто мне карточки давал, нам же только на обед в столовой и хватит…

– Ну извини! – обиделась Дикун, которая не без основания считала всю работу алма-атинского банкомата собственным рукотворным чудом. – А могла бы и вообще ничего не привезти!

Я запихнула последние тенге в сумку, еле застегнула ее и побежала к Казакову:

– Сергей Палыч, я вас предупреждаю: если я вернусь к своим голодным друзьям в Москву с этими неразменными деревянными тугриками, то они меня просто растерзают. Так что даже если президенту совсем приспичит скорей домой, в ЦКБ, – я вас как человека прошу, задержите ненадолго автобус. Я обещаю вернуться ровно через сорок пять минут: двадцать минут до обменника, двадцать – обратно, и еще пять, чтобы сдать фантики…

Казаков клятвенно пообещал дождаться меня.

* * *

Таксист домчал меня до обменника даже минут за пятнадцать. И там я нашла вознаграждение за все мои муки. Я вывалила в окошко смятую охапку тенге. Кассир слегка удивился и переспросил:

– Вы знаете, сколько здесь?

– Не совсем точно… -уклончиво ответила я, – пересчитайте, пожалуйста…

Если бы он только мог себе представить, НАСКОЛЬКО неточно я представляю себе размер суммы…

Спустя пару минут вместо предсказанных Ленкой трехсот долларов честный казах выдал мне стопку в несколько тысяч баксов. И я сразу поняла, почему гостиничный банкомат так жалобно на меня верещал, – все лимиты действительно были уже давно превышены…

Абсолютно счастливая, я на том же такси вернулась к гостинице. И – о ужас! – не увидела в фойе никого.

– Лена, срочно бегите в автобус, – мы уже только вас и ждем! Через полчаса вылет в Москву! Официально объявлено, что Борис Николаевич болен! – закричал, подбегая ко мне, Казаков.

Но эта новость меня уже почти не взволновала. Ельцин сделал свое дело – Ельцин мог уезжать. Хотя бы мой личный дефолт и дефолт нескольких моих коллег президент таким образом ликвидировал.

Ошибка природы

Общаться с кремлевской пиар-командой в тот период было просто страшно. Не за себя, конечно, а за них. Потому что мне, журналисту, моментально начинали сливать то, чего президентские чиновники не должны говорить про президента прессе вообще никогда и ни при каких обстоятельствах. Администрация, по сути, занималась единственным делом: ныла. И всеми правдами и неправдами пыталась списать все свои чудовищные провалы не на собственный непрофессионализм, а на то, какой Ельцин невменяемый и больной.