Байки кремлевского диггера

– А давай мы, Субботина, сейчас с тобой проверим – паранойя у тебя или нет… – предложила я и, встав таким образом, чтобы нашему странному соседу были видны мои руки, начала планомерно, на мелкие кусочки рвать наши с Ольгой записки. А потом засунула все обрывки в пепельницу.

И как только мы отошли от столика метров на пятьдесят, мужик вскочил, бросился к нашему столику и принялся выуживать из грязной пепельницы все эти бумажки.

Бедная Ольга, вместе со всей ее витальной психикой, была в шоке. Я откачивала ее еще полвечера.

Едва выйдя на улицу, я немедленно позвонила одному своему кремлевскому приятелю, описала симптомы болезни и в недоумении спросила совета:

– Что это за бред?! Если кому-то действительно захотелось вдруг меня подслушивать, я не понимаю, зачем это делать настолько явно, чуть ли не демонстративно?!

– Дурочка! Не чуть ли не демонстративно, а именно демонстративно. Это типичный прием, когда тебя хотят напугать,– успокоил меня кремлевский чиновник.

* * *

Но в результате напугали-то не меня, а бедную Ольгу.

В самом гадком настроении мы отправились в гости к нашему однокласснику, актеру Артему Смоле – потому что Смола по остроумию и легкости даст фору даже своему духовному отцу – комику мистеру Бину, и уж точно должен был как ветром сдуть с нас тяжкие раздумья о судьбах нашей Родины.

Но когда мы вошли в квартиру, наш легкий и остроумный Смола бегал по кухне в тяжких клубах коноплевого дыма и в состоянии крайнего возбуждения кричал о необходимости немедленного введения в стране Currency board. Сидевший напротив него другой мой школьный друг – поэт и книжный критик из Независимой газеты – Ex Libris Александр Вознесенский – наоборот, мрачно догонялся пятой рюмкой чая и почему-то – очевидно, именно из-за разноскоростной направленности употребляемых духоподъемных средств – был категорически против этой самой board. Причем ни тот, ни другой, разумеется, вообще ни сном ни духом не понимали, что этот board такое и как на нем кататься.

До этой самой секунды в моей школьной компании только я считалась фриком, интересующимся политикой. Но в тот момент вся эта сугубо аполитичная братва, вместо того, чтобы пожалеть, накинулась на меня с неприятными анпиловскими лицами, требуя детального отчета за деятельность кабинета Примакова.

– Куда смотрит твой Ельцин?! – на каком-то трагикомическом серьезе возмущался новый народный трибун Артем. – Почему ты не скажешь своим кремлевским друзьям?!

На меня же вся эта гнуснейшая атмосфера в стране, в редакции, – а теперь еще и эта идиотская демонстрация в Делифрансе – навеяли такое ощущение безнадеги, что объяснять что-либо просто не было сил.

– Ну хорошо, вот ты – хотя бы фиганько на голову, и что бы в стране ни происходило, все равно здесь останешься и будешь писать о политике… Ну а нам-то, нормальным людям, что теперь делать?! – решили добить меня друзья.

И тут я не выдержала и в сердцах выпалила одноклассничкам совет, вынесенный в заголовок этой истории.

Эту эсхатологическую фразу Артем, Ольга и Саша еще долго потом с хохотом припоминали мне, после того как Примаков уже рассосался.

Фраза, не спорю, пораженческая – зато отлично характеризует состояние, в котором мы все тогда находились.

Глава 8 МОЙ ДРУГ ВОЛОДЯ ПУТИН

Как я уже честно признавалась (и как сложно было не заметить по предыдущим главам) моя персональная историческая память довольно привередлива. Но в данном случае ее внутренний ритм по случайности как раз совпал с ритмом внешней истории. Поэтому-то глава о Путине и стоит здесь: примерно в это время Владимира Владимировича Путина параллельно заметили и я, и Березовский, и Юмашев.

Мальчишка с понтами