Байки кремлевского диггера

К тому же, я в отличие от Путина в президенты не рвалась и, возвращаясь из редакции домой в 4.30 утра только для того, чтобы прямо в одежде замертво упасть в постель на полчаса, а потом, в 5.00 – вскочить, переодеться и снова поехать в аэропорт, категорически не могла ответить на экзистенциальный вопрос: За что мне все это?!

* * *

– Ну что, завтра – в пять тридцать на нашем месте? – эту фразу мне приходилось в то время так часто слышать от Елены Дикун, что даже теперь, когда кто-нибудь из нас ее произносит, мы обе начинаем хохотать как безумные.

Под нашим местом подразумевался новый выход из метро Белорусская, неподалеку от Ленкиного дома, где во время наших поездок с Путиным она ждала меня утром, чтобы вместе ехать в правительственный аэропорт Внуково-2.

Представительница вражеского для Кремля (и на тот момент – для владельца Коммерсанта Березовского – тоже) лагеря Гусинского, Ленка Дикун стала для меня во время той предвыборной кампании без преувеличения персональным ангелом-хранителем.

Дело в том, что, к своему несчастью, по природе я – животное глубоко антиобщественное: мне бы лучше не с Путиным ездить, а дома полежать с Прустом в обнимку. И если мне долго не дают побыть одной, я потихоньку впадаю в состояние глубокого транса. Дыхание слабое. Пульс нитевидный. Реакция на окружающих практически отсутствует. В общем, система на вызовы не отвечает, попробуйте перезагрузиться.

Я настолько болезненно переношу насильственное пребывание в любом коллективе, что в детстве обе попытки родителей отправить меня в пионерский лагерь заканчивались одним и тем же: спешной эвакуацией меня оттуда после первой же недели, со страшными моральными травмами и расстройством желудка.

А с приходом Путина кремлевский пул журналистов как раз и превратился в вечно летающий пионерский лагерь.

Только вместо склизкой холодной каши на завтрак там была специальная, гастроколитная самолетная или гостиничная еда, а вместо принудительной зарядки и холодных обливаний – идиотские путинские мероприятия. Ну и, само собой, плюс ко всем удовольствиям – смотр строя и песни под управлением пресс-службы президента.

* * *

Надо добавить, что я еще и хроническая, убежденная сова, и когда просыпаюсь раньше двенадцати дня, у меня возникает жесточайшая депрессия с немотивированным, но стойким убеждением, что жизнь кончена. От любой еды в первой половине дня меня вообще с души воротит. А уж от людей – тем более.

Дикун оказалась чутким чудом природы: она умудрилась не только понять и простить все вышеописанные моральные уродства своей несчастной коллеги (то есть меня), но и начала меня активно спасать.

Она не только устраивала мне, полудохлой, побудку по телефону, когда нам надо было лететь с президентом, но еще и регулярно подвозила меня до аэропорта. По дороге она ухитрялась не обижаться, когда вдруг из общительного оптимиста, которым она видела меня накануне вечером, я превращалась в немого, угрюмого мизантропа.

– Так, Трегубову – не кантовать. Она не выспалась и злая, – отгоняла от меня Дикун словоохотливых коллег, которым ни свет ни заря почему-то не терпелось сообщить мне что-то чрезвычайно важное о погоде и шмотках.

* * *

Сначала нам приходилось выстаивать на машине минут сорок в длинной веренице других машин кремлевского пула на шоссе у поворота ко Внуково-2 (это – немного не доезжая Внукова-1). Потому что на воротах охране каждый раз почему-то не могли вовремя поднести списки.

Потом, уже у павильона аэропорта, после того как наша машина уже уезжала, охрана по неизвестной причине еще долго не пускала нас внутрь, и мы каждый раз вынуждены были топтаться, как бедные родственники, у крылечка, коченея на рассветном морозце. Причем не у центрального входа в аэропорт, а у черного хода с левого бока здания.

– Здесь еще закрыто, – произносил охранник тупую фразу. Тупую, потому что мы прекрасно видели, что двери давно уже открыты. Просто охраннику еще не дали команды.

А когда мы пытались войти в аэропорт через центральный вход, чтобы хотя бы погреться, дорогу преграждал какой-нибудь очередной мистер Смит с проводком в ухе:

– Вы кто? Пресса? Для вас вход в другом месте.

Эта попытка службы безопасности на каждом шагу заставить нас чувствовать себя людьми второго сорта бесила больше всего. Журналистов заведомо старались поставить в положение обслуги, вход для которой – только с черного хода, как для кухарок.

А уж когда мы пытались прогуляться по территории аэропорта, чтобы согреться, на расстояние больше, чем 50 метров, мы и подавно начинали чувствовать себя арестантами:

– Немедленно вернитесь! Вы все должны стоять у козырька! – следовал окрик.

* * *

Когда нас, наконец, впускали внутрь, мы попадали в руки службы безопасности, которая, несмотря на перепроверенные списки и замусоленные до дыр документы, после прохождения магнитной рамки и сканирования наших сумок, начинала личный досмотр. Сотрудники службы безопасности, которые видели там наши физиономии чуть ли не каждый день, тем не менее каждый раз шмонали нас так, будто мы – не пресса, а чеченские террористы.