Все это время, пока я сидела рядом с Алексеем, мне казалось, что я изо всех сил стараюсь не расплакаться. Но в ту секунду я обнаружила, что на самом-то деле у меня уже давно по лицу сплошным потоком текут слезы. Больше всего мне хотелось встать и дать Путину пощечину: за его бесстрастное выражение лица в тот момент, за менторский тон, которым он, не воевавший, позволил себе говорить с этим мальчиком, раненным на войне, которая так понадобилась Путину для победоносных выборов. А еще – за путинскую пропаганду по всем телеканалам, которая успела так загадить людям мозги, что этот парень, едва оставшийся в живых, радуется, что увидел живого Путина.
Когда Путин осматривал ткацкий цех, один из западных журналистов, аккредитованных в Кремле, воспользовался случаем и, когда мимо него проходил президент, попытался задать ему вполне невинный вопрос.
Однако когда Путин отошел, на журналиста накинулся разъяренный кремлевский пресс-секретарь Громов и принялся орать на весь цех:
– Как вы посмели! Вы что, правила не знаете?! У нас тут несанкционированных вопросов не задают! Еще раз так сделаете – и вылетите отсюда! Мы с вами не будем работать!
Надо пояснить, что несанкционированными вопросами в кремлевском пуле с момента прихода Путина к власти стали называться абсолютно все вопросы, которые не были заранее одобрены или даже составлены и розданы журналистам самим президентским пресс-секретарем.
Громов смотрел на иностранного лазутчика как удав на кролика, и тот уже явно морально приготовился к тому, что это – его последняя поездка с российским президентом.
Но тут Громов случайно обернулся и увидел, что у него за спиной стою я и все вижу и слышу. Во мгновение ока он сообразил, что меня как опасного свидетеля этой некрасивой сцены нужно срочно хоть чем-то нейтрализовать.
Лицо Громова моментально приняло фальшиво умильное выражение, и он заискивающе обратился ко мне:
– Леночка, а ты не хочешь задать вопрос Владимиру Владимировичу? Вашу газету не интересует, случайно, когда на телевидении появятся предвыборные ролики Путина?
Как назло, это действительно интересовало мою газету, и я согласилась. И, таким образом, на себе испытала весь механизм появления заказных вопросов во время так называемых пресс-конференций Путина.
Собрав брифинг прямо в цеху, Громов пустил туда всех приехавших газетчиков и телекамеры, но из всей толпы начал выхватывать только тех, чьи вопросы были им же самим заготовлены. В том числе – и меня. Ответ Путина тоже оказался явной домашней заготовкой: он заявил, что не намерен наравне со всякими прочими кандидатами в президенты участвовать в дискуссии на тему: что лучше – Сникерсы или Тампаксы.
Однако вступив на скользкую тему женских тампонов, Путин сильно рисковал. Потому что дело происходило как раз накануне Женского дня 8 марта. И я, конечно же, не удержалась оттого, чтобы слегка просветить Владимира Владимировича со страниц газеты Коммерсантъ насчет женщин. Например, что, если он случайно не в курсе, то для каждой постсоветской женщины Тампакс – это главное (если не единственное) ощутимое достижение демократии. И что если любую россиянку поставить перед выбором Тампакс или президент, то она не задумываясь проголосует за первое.
Потом я еще долго пожинала лавры славы среди западных журналисток, которые, как известно, слегка больны на голову феминизмом и поэтому приняли мою статью за гимн женской эмансипации.
Побывав вместе с Путиным на Воронежском авиационно-стоительном предприятии со звучным грузинским именем ВАСО, я, совершенно неожиданно для себя, поняла, что есть только один-единственный способ реформировать нашу страну. Могу поделиться рецептом с правительством. Записывайте: ВЗОРВАТЬ ВСЕ СОВЕТСКИЕ ЗАВОДЫ. А деньги, которые сейчас тратятся на их содержание, заплатить бывшим рабочим для переквалификации и трудоустройства на новые, эффективные рабочие места.
Сейчас объясню, почему это откровение снизошло на меня именно благодаря грузину Васо. Дело в том, что только проехав вместе с Путиным по стране, я воочию увидела, что же такое – наша экономика. Вернее, – наш бюджет. Вот кто-нибудь понимает, куда тратятся наши бюджетные деньги? Нет? А вот я теперь – да.
На заводе ВАСО, пока Путин, как всегда, опаздывал, я гуляла по огромному пустынному ангару и залезала на одинокие самолетики, которые там выставлены. И на одном лайнере, – который мне показался обычным задрипанным рейсовым самолетом советского образца, – я случайно встретила механика, который назвался Дмитрием и принялся изливать мне душу.
– У нас уже пять лет нет ни одного заказа. Последний раз Ельцин, когда здесь был, обещал нам дать госзаказ на постройку президентского самолета. А потом он его не выкупил, и у нас даже денег не хватило, чтобы его достроить. Так и стоит… Никому наши самолеты уже не нужны, никто их у нас не купит – я вам как механик говорю: они не только морально, но и технически устарели…