Байки негевского бабайки. Том 2

В нем юности моей беспечной зов…

Под Ферганой на летном поле той.

Казан с душистой массой золотой,

десантный взвод у АНа под крылом.

Вкушаем плов за праздничным столом.

Мой брат в парадке во главе стола.

В его руке с араком пиала

и он в неё, ругнувшись завитО,

значок бросает: купол с биркой 100.

Ушли года, мой брат, Союз, друзья.

Но плова вкус все так же помню я.

1.37 Молдавское вино

(одочка, т.е. дочка Оды)

И для души и для здоровья

Для настроенья и для сна

Я пью с надеждой и любовью

Бокал молдавского вина.

В нем тьма и свет, в нем зло и благо

И много разного всего.

Вино отнюдь не просто влага:

Оно живое существо!

Ему от роду меньше года

И так глаза его блестят,

Что ясно: вот дитя Природы,

Причем прелестное дитя.

Мы близим круг друзей под пиво.

Но, издавна заведено

что станешь с девицей стыдливой

ты пить не пиво, а вино.

Вино молдавское играет

В свою, особую игру

Кто пил, – конечно понимает

И подтвердит вам – Я не вру!

Не сомневаясь ни минуты

Ценю его веселый вкус.

А все «Шато…» «…Монтэ…» и Брюты

Пусть пьет изысканный француз!

Мне даже спорить неохота

О том, что водку пить грешно

Когда на полке ждет с работы

Меня молдавское вино.

В бутылке, глэчике, графине

Всегда слегка охлаждено,

Так ждет как женщина – мужчину

Ждет в романтическом кино.

И наша встреча состоится!

Ведь нас нельзя разъединить.

Таким вином нельзя напиться

Им можно только насладиться

Ах, я уже теряю нить…

И гром гремит, и воют трубы,

В бокале вспенившись моем

Вино меня целует в губы

И внутрь меня бежит ручьем!

Не будем мучаться и спорить –

Мой первый тост всегда таков:

Я пью за всех. За тех, кто в море,

И за друзей, и за врагов,

За белых, черных,краснокожих

и желтокожих заодно,

За пьющих и непьющих тоже.

И за молдавское вино!

1.38 Благодать

Над Днепром в хорошую погоду

В воздухе разлита благодать.

Так и хочется поверить в Бога.

Только Он такое мог создать.

Божьи твари счастья (хоть немножко)

Получить немедленно хотят.

Родила январской ночью кошка

У причала четверых котят.

И, пока округа не проснулась,

мышковать отправилась чуть свет.

Кошка-мать с охоты не вернулась

В этом мире сказкам места нет

И ходила смерть в холодкой рясе

С погремушкой в снежном серебре.

Некому услышать писк кошачий:

У причала пусто в январе.

Дядя Дарвин знал отбора тайну.

Из котят (такие вот дела)

Выжил лишь один – и то случайно:

Женщина его подобрала.

Аннушка была чуть-чуть похожа

На того, которого нашла.

Дауна болезнь – подарок Божий.

Так она одарена была.

Отнесла за пазухой к старушкам

В дом из кирпича невдалеке.

Так и стал котенок жить в «психушке».

В комнате у Ани. В уголке.

В этом доме доживали тихо,

Грелись и питались (хоть с трудом)

Три десятка стариков и психов.

То, что раньше звалось: «Божий дом»

Был тот дом красивым, кроме шутки.

Над Днепром, как я успел сказать,

Кто там побывал хотя бы сутки,

Сразу верил в Божью благодать.

Двухэтажный, с залом и паркетом,

Шесть колонн, пилястры, бельведер.

Говорили, будто место это

Присмотрел под дачу местный мэр.

В этот год горючего не стало,

И с котельной дело было «швах»,

Так топили только в общей зале:

Там стояла печка на дровах.

Кто-то искру обронил спросонок,

Или кто «подбросил петуха»

И сгорели Аня и котенок.

Видно Бог им не простил греха.

Грешных душ в округе было много.

Что ж других для жертвы не нашел?

Слава Богу, я не верю в Бога,

А не то бы сам с ума сошел.

Над рекой как раньше, ивы плачут

Что ни вечер – трели соловья.

Там сейчас и вправду чья-то дача.

К сожаленью, я не знаю – чья

1.39 Беседы о стихах

В предгории Ферганского хребта,

с достоинством , серьёзно, не спеша,

вкушали белый чай мои уста

и наслаждалась отдыхом душа.

Тёк ароматный воздух с близких гор

чинар в ветвях шептал стихи свои

и плавно тек мудреный разговор

о сладостных газелях Навои.

Не о футболе, шмотках и деньгах

и не о бабах, мятых впопыхах.

Не о болезнях и не о долгах.

Шел разговор о вечном. О стихах

Как будто в транс гипнозом погружен,

читал не глядя в книгу, наизусть,

газели нам учитель Иманджон,

а в голосе звенели страсть и грусть.