Байки под хмельком

Через пять минут наш добродетель вышел из калитки, скрестив руки на груди. Таким способом он поддерживал хрупкий товар за пазухой.

- Айда ко мне, - кивнул он головой в сторону есенинской избы. - У меня и помидорчики соленые и хлебушек найдется, и что самое важное, бабы дома нет. Вечерняя дойка.

В темно-коричневых бутылках из-под пива цвет самопала было не различить. Но вот налили по первой "есенинки". Обыкновенный самогон. Правда, чистый, как слеза. И крепкий, зараза. Градусов шестьдесят. Но в глотку льется, как родниковая вода. Между первой и второй - чтобы муха не успеха пролететь. Стопки - по восемьдесят граммов, граненые. Раз, два и бутылке конец.

Евсеич, так звали нашего нового знакомого, сплюнул помидорную кожуру, заулыбался:

- Ну, что теперь? "Горыныча" или "лягушатинки"?

- Что крепче? - спросил я.

- Етыть! Конечно, "Горыныч". На змеях настоен.

- Ты хочешь сказать, что "лягушатинка" - на лягушках? - с недоверием улыбнулся Женька.

- А то как же! На самых настоящих рязанских лягушках!

Он зубами вынул из горла пластмассовую пробку и разлил по стопкам. Пойло было зеленого цвета. Ничем от "Турхуна" не отличить.

- Что на самом деле, на лягушках? - глядя на зеленую жидкость, скривился Женька.

Я склонился над своей склянкой и понюхал - даже самогоном не пахла. А Евсеич, широко открыв рот, неторопливо влил самопал.

- Как к себе домой пошла! Хороша!

Мы последовали его примеру. И, правда, хороша.

- Летом, мы как французы, ещё и лягушачьими лапками закусываем. Только сейчас, зимой, где их возьмешь?

Женька, всасывая, помидор, что-то промычал в ответ. Я снова потянулся за початой бутылкой. Голова приятно кружилось, и даже казалось, что в ушах что-то квакало.

Евсеич рассказывал о местных умельцах - самогоноварах. Оказывается для "лягушатинки" отлавливают только четыре вида местных лягушек. Непременно зеленого цвета. Именно они, при настое самогона дают напитку "турхуновский" оттенок.

- А при приготовлении "Горыныча", неужели змеиный яд используют?

- Зачем же яд? - удивился Евсеич, - Гадюку разве кто по незнанию в бутыль с самогоном опустит. Ужей отлавливают и в самогон. "Горыныч", сейчас попробуете, градусов восемьдесят будет. Двойного перегона. Ему и цена сорок рублей за бутылку.

Он встрепенулся, полез в карман и положил перед Женькой смятую десятку.

- Вот. Двадцать за "есенинку", тридцать за "лягушатинку" и сорок за "Змея". Десять - сдачи.

"Горыныч" ошпарил полость рта. Мне показалось, что в нем было все девяносто. Чистый спирт!

Женька передернулся, сложил руки на столе и опустил на них голову. Через минуту мирно посапывал. А мы с Евсеичем продолжали беспощадную борьбу со "Змеем Горынычем", приканчивая его мелкими дозами...

2000 г.

РОБИНЗОН

Вадим штурманом на буксире работал. Он и предложил: фигли, такой праздник, в виде неожиданного аванса, отмечать в городских условиях? Можно махнуть на какой-нибудь аккуратненький островок, катер-то под рукой, и уж там дать волю чувствам. Глуши, родимую, за милую душу и ничего не бойся ни милиции тебе, ни начальства, ни жен, ни "хвостов" - желающих выпить на дармовщинку.

Все с бурным одобрением поддержали призыв штурмана. На природу, на природу! Благо, до первого островка, Коврижки, полчаса ходу. По пути можно и "подогреться", а уж там, на острове, развести костерчик и сварганить что-нибудь. Например, крабов наловить. Прелесть, а не закусон!

Полный вперед!

Но на Коврижке уже отдыхала веселая компания. Судя по торпедному катеру, военные моряки. Конечно, можно было разместиться рядом, но Вадим глянул бинокль и объяснил, что у вояк, по всей видимости, водка уже заканчивалась. А пока ещё трезвым портовикам брататься с пьяными матросами не очень-то хотелось. Да и мало ли чего могло случиться?

Направили буксир дальше - к острову с медицинским названием Желтуха. Это ещё час хода на крейсерской скорости. По курсу почти по бутылке на брата и произвели всос. Всем сразу весело стало. Только у одного Синюхина водка поперек горла пошла. Такого случая в своей биографии он и припомнить не мог. Чтоб она по доброй-то воле не лезла. А тут выпьет полстакана, а она, проклятая, обратно. Так во время всего перехода и бегал от рубки к борту. Рыб кормил. А когда пришвартовались, совсем плохо стало. Уж и с морской водой её размешивал, и с соевым соусом для укрепления желудка пробовал пить - ничего не помогает. Только выскочили на берег, Синюхин сразу в заросли полыни и пополз. Чтобы остальному народу праздник не портить. Туда, в кусты, где устроил себе больничную палату Синюхин, и наведывался Вадик-штурман со стаканом народного снадобья. Им, родимым, которым, можно от всего лечиться.

Вроде полегчало. Из своего укрытия видел Синюхин, как на костре крабов варили, как пустые бутылки в разные стороны отлетали, как кто-то купался в ноябрьской воде. А потом уже ничего не видел. Совсем уж похорошело, и он уснул.