Байсаурская бестия

Я спустился уже веревок на десять, прежде чем присел на пологом месте. Посмотрел вверх, на пройденный путь, на одинокую лиственницу, под которой прожил почти неделю, на скальную площадку, откуда был многократно обруган дурной вороной. От нее на хребет тянулась цепочка следов. Я наспех установил трубу. Дергалось, мельтешило изображение, и солнце мешало смотреть в ту сторону. И все же, там были следы волка, собаки или рыси.

Исцарапанный, местами ободранный, часа через три я спустился на тропу у речки, сбросил рюкзак и долго пил воду обожженными снегом губами. А потом с полным животом влаги сладостно дремал, лежа на зеленеющей траве.

Алика в избе не было. Я погрыз сухарей, с удовольствием вытянулся на просторных нарах и уснул. А когда проснулся, в проеме двери стоял мой товарищ в афганке с козырьком, съехавшим к уху, с рюкзаком на сутуловатых плечах и с неизменной дубиной в руке.

После ужина мы пили чай при свете керосиновой лампы. Я рассказывал о наблюдениях. Алик внимательно слушал пока рассказ не дошел до хромой собаки. Тут он и подскочил.

— Ты куда залез, черт тебя дери? -?..

— Вот правый берег, вот левый, — махнул рукой, указывая стороны ущелья.

— Вообще-то берега определяются иначе, — обиженно пролепетал я, догадываясь, что крупно обманулся со своими наблюдениями. — Добрые да грамотные люди встанут носом по течению речки: по правую руку — правый, по левую… А залез я вправо.

— Дур-рак! Это же южный склон! — Алик упал на нары и захохотал: — Ты возле самого логова сидел, шляпа! Никакого пса здесь нет и быть не может. И если ты опять чего не напутал, то логово в этом году занял сам Байсаурский Бес. Этого дьявола любой пастух знает и не пожалеет совхозной лошади за его шкуру.

Торопливо вспоминая прочитанное в книгах и журналах, я неуверенно возразил:

— Волк покинет логово, если рядом поселится человек. Скорей всего, это, все-таки, была собака.

— Какая собака без хозяина!

— Вдруг одичавшая, — неуверенно упрямился я.

— Ха! Дадут ей одичать? Сожрут, не спросят, как хозяин кликал. Здесь домашнее животное может выжить только рядом с человеком, — перестав смеяться, Алик серьезно добавил: — Волки — это волки, а Дьявол — это Байсаурский Дьявол!

Вот и лето пришло. По осторожным волчьим тропам с беспечностью скота прошли табуны лошадей и стада коров. Там, где с осени до весны строго почитались и метились границы владений нескольких стай, тупые бычки задирали хвосты и клали лепехи на дикие законы.

В охоте на волка нет сезона — его дозволено уничтожать всем желающим, в любое время, любыми средствами. Алик снимал капканы и петли, чтобы в них не угодила скотина. Я помогал ему. За день мы нахаживали километров по пятьдесят и усталые возвращались к избе — бывшему общежитию лесорубов. Как-то в сотне метров от нее Алик указал дубиной под ноги, на взрыхленную когтями метку.

— Граница, которую определили мне волки. Прикидываются, будто ближе не подходят, — жестко ухмыльнулся, разглядывая следы. — Метят для порядка. Дисциплинированные… Пока сыты. А, бывает, подойдут к самому крыльцу и воют. С чего? Зачем? Не пойму. Может, хотят, чтобы я тоже им спел? — Алик пошоркал подметками сапог рядом с волчьими метками, посмеиваясь, обильно помочился возле них.

И снова наступил вечер. Верхушки елей качались над крышей, контуры горных вершин темнели в звездном небе. Неспешно велись разговоры о хромом волке.

Первое время нашего знакомства Алик удивлял меня своеобразным взглядом на таежную жизнь, в которой у него своя, далеко не главная роль. Его одинаково веселили воспоминания и о том, как он добивал волков в капканах и как они его, больного то простудой, то похмельем, пытались «схавать», как ловко он обманывал волков и егерей, и как те ухитрялись провести его. В том мире, где он жил, не было ни добра, ни зла — были удачи и неудачи, и каждому своя стезя.

Дотлевала розовеющими угольками печь. Чуть слышно шумел за бревенчатой стеной ручей, ковш Большой Медведицы медленно поворачивался на небе, чтобы в бесчисленный раз опрокинуться на мрачную гряду горных вершин. Коптила лампа, и разопревший чай вязал язык.

Прежде нас с Аликом сближала привязанность к одним местам.

Потом появился общий интерес — волки. И вот, наконец, хромой байсаурский Бес, трехлапый дьявол: как только не называли волка, чья шкура по байсаурским ценам во много раз превышала ее оценку заготконторой.

Алик, позевывая, слез с нар, подлил в кружку чая, стал вспоминать времена, когда держал хозяйство:

— Был у меня мерин, купил не дешево, хоть и сдуру, по пьянке.

Умный, сильный был конь. Даже покладистый. Но Хромой сожрал его, запертого на другой половине. Сделал подкоп, а тот ни заржал, ни копытами не забил. Не иначе как загодя, когда ни меня, ни коня здесь не было. — Алик стукнул кулаком по бревенчатой стене, разделявшей барак надвое: — Ничего не пойму! У меня под боком всю ночь пировала целая шайка, а я ничего не слышал. Вот и не верь в оборотней. Ведь спал я тогда в пол-уха. За неделю перед тем Бес задрал моего пса. Да так хитромудро, будто по плану.