Бакалавр

Лану Дитц лекция мэтра физики поля не интересовала вообще, а потому ей и в голову не пришло озаботиться пропуском на мероприятие. Когда же научный руководитель настоятельно порекомендовал ей посетить лекцию Раскина, было уже поздно. Никакие деньги не могли помочь попасть в самый большой из университетских актовых залов, зарезервированный для события ещё полгода назад. Точнее, какие-то — колоссальные — могли, но позволить хоть кому-нибудь заметить их наличие у сравнительно скромной студентки было недопустимо.

Желающих послушать Раскина хватало и в самом университете, кроме того, ожидалось прибытие уймы гостей. Бен Раскин слыл затворником, и каждая его публичная лекция становилась событием в мире тех, для кого словосочетание «физические основы полевых структур» значило что-то помимо белого шума.

Да, существовали записи. Но запись это одно, а возможность услышать Великого Раскина вживую (или даже задать ему вопрос, а то и пожать руку либо сняться вместе) — совсем другое. Не так уж важно, что побуждало зрителей: любопытство, профессиональный интерес или банальное тщеславие. Главное, что к моменту получения Ланой рекомендации Ли Юйши доступных пропусков не осталось.

Большую часть посадочных мест в зале заменили рядами тесно стоящих скамей, чтобы подлокотники кресел не съедали драгоценное пространство. Исключение было сделано лишь для первых трёх рядов, на которых должны были располагаться Очень Важные Персоны. Ушлые дилеры распродали не только сидячие места, но и каждый квадратный дюйм проходов между рядами, пол перед сценой, даже прилегающую к дверям зала часть коридора. Они и возможность висеть на люстрах продали бы, покупатели нашлись бы с гарантией… да вот беда: в зале не было люстр.

Оказаться на лекции Лана могла одним-единственным способом: нейтрализовав кого-то из обладателей заветного пропуска. И у неё были довольно веские основания полагать, что, поступи она так, Ли Юйши это одобрил бы. Конечно, при том обязательном условии, что ей удалось бы не попасться. Но шанхайские консультанты — из тех, кто стоил больше ломаного гроша — не имели привычке попадаться на сущей ерунде.

Тем не менее, этот вариант она оставила на самый крайний случай. С её точки зрения, нейтрализовать обладателя пропуска было попросту нечестно по отношению к тому, кому тема лекции была интересна или, хотя бы, понятна.

Разумеется, она была готова пойти и на это, и уже даже наметила жертву… но тут вмешалась судьба, принявшая на сей раз облик аномальной даже для экватора жары. Система климат-контроля в зале, вынужденная работать на износ, отказала буквально за час до начала лекции. Менять место было поздно, и всё, что оставалось отчаявшимся организаторам — это кое-как наладить охлаждение собственно сцены, на которой предстояло выступать именитому гостю.

Лана узнала о происшествии почти сразу же, сообщение о нём стало главной темой разговоров в «Баре», где она выпасала кандидата на нейтрализацию. Решение пришло мгновенно. Климат-контроль сдох? Значит, нравится это кому-то или нет, организаторам придётся открыть огромные окна зала, иначе находящиеся в нём люди попросту задохнутся. И если поторопиться… она успела.

Дураков в Нильсборе не держали, умники нашлись и помимо неё. Вот только их фантазия не пошла дальше «подлететь на гравидоске». Лана же спикировала к окну, оттормозилась непосредственно перед ним, а потом уложила доску на узкую раму и самым нахальным образом разлеглась на ней, благо чувство равновесия позволяло и не такое. Задание декана было выполнено: своё присутствие на лекции она обеспечила.

Бен Раскин был невысок, коренаст и отчаянно некрасив. Цветастую рубаху распирало довольно внушительное брюшко, поросшие густым волосом руки, непомерно длинные для человека, придавали ему совершенно излишнее сходство с обезьяной. Низкий лоб, массивные надбровные дуги, маленькие темные глаза, сильно выступающие челюсти с крупными желтоватыми зубами, жидкая неопределенного цвета шевелюра, собранная в куцый хвост на затылке… Лане не попадались ещё настолько уродливые мужчины. И настолько обаятельные не попадались тоже. Ей очень быстро стало почти неважно, ЧТО он говорит. Но то, КАК он это делает…

Низкие голоса не предназначены для весёлой скороговорки, но Бену Раскину, должно быть, забыли об этом рассказать. Он метался по сцене, азартно жестикулировал руками, длину которых Лана практически мгновенно перестала замечать, и говорил. Говорил о вещах, которые не входили в сферу её интересов и должны были быть ей совершенно непонятны… однако она понимала почти всё.

Солнце снижалось над океаном, его лучи били прямо в окно, Лане казалось, что её кости вот-вот расплавятся от зноя. Она от души жалела слушателей, как сельди в бочку набитых в раскаленную коробку зала. Зато, по её наблюдениям, сами себя они нисколечко не жалели, напротив — пребывали в таком восторге от происходящего, что совершенно не замечали сиюминутных неудобств.