Бакалавр

— Hola Miguel! — завопила на всю площадь Лана, чуть не падая с колен посмеивающегося Альта. Расчёт оказался верен: кто бы ни наблюдал за ними сейчас (если даже наблюдал), он видел только встречу друзей.

Но каков отец Микеле! Чёрный берет (на красный, надо полагать, не хватило нахальства… ну да ничего, сладится дело — постараемся обеспечить ему фиолетовый[21]) с успехом маскировал тонзуру. Псевдовоенный комбинезон сидел на нём, как влитой, элегантно потёртая портупея поскрипывала, яркие значки на груди сверкали. Ботинки были полурасстёгнуты ровно в той мере, чтобы продемонстрировать презрение ко всем требованиям устава. И Лана не поручилась бы, что пистолет в кобуре — имитация. Святой отец не боится металлодетекторов? Или точно знает, что не попадётся? Запомним…

Над верхней губой отца Микеле красовались тонкие усики, придававшие мужчине заметное сходство с котом — или латиноамериканским диктатором. Ещё несколько часов назад их не было и в помине, сейчас же мрина была готова поклясться, что усы вполне натуральные. Хорошая работа.

— Hola amigos[22]! — пророкотал прекрасным низким баритоном священник, обнимая за плечи одновременно Альта и Забродина, и целуя подставленные щёчки Ланы и Тины. Тане досталось многообещающее подмигивание, и лейтенант Кривич — ничего себе! — слегка порозовела. — А что это вы тут пьёте, да ещё и без меня?

Он отхлебнул из первого попавшегося стакана и презрительно скривился:

— Фу, какая гадость! Бросайте это безнадёжное дело, и пошли. Сангрия должна быть домашней!

С этим словами он буквально выдернул Лану из объятий Альта и, не оглядываясь, зашагал куда-то влево. Толпа поредела… поворот направо, ещё один…

За дверью, неприметной на первый взгляд (на второй ей позавидовал бы любой из банковских сейфов), отец Микеле стянул с головы берет, засунул его за фальшь-погон и с одобрительно заметил:

— Прекрасная маскировка, синьорина!

— Как и ваша, падре!

— Служба, дочь моя, служба… — рассеянно пробормотал священник, озираясь в полутёмном закутке, претендующем, должно быть, на роль холла. За окном со скверно промытым стеклом красовалась покинутая ими площадь. — Может быть, действительно — сангрии? Я приготовил её собственноручно…

— Не стоит, отец мой, — решительно отказалась Лана за всех. — Время… и всё та же служба.

— Время! Всегда — время! Что ж, не будем его терять. За мной!

И отец Микеле устремился сначала вглубь дома, потом вниз, по обшарпанной лестнице, которая просто обязана была скрипеть, однако же не скрипела. Ещё одна дверь, столь же основательная… а за ней — тесный, скупо освещённый коридор. Коридор ли? Чем был этот проход, окончание которого терялось где-то в полумраке? Стены из едва отёсанного камня, запах пыли, немного — плесени, затхлости давно покинутого жилья, тлена, старой — очень старой — смерти…

— Мало кто знает об этом ходе. Точнее, надеюсь, никто из живущих — кроме меня, — комментировал священник, быстро и бесшумно шагавший во главе группы. — Мне остаётся лишь надеяться на вашу и ваших друзей осмотрительность, синьорина. Я обнаружил систему ходов под городом ещё будучи любопытным семинаристом, совавшим нос куда ни попадя. И, разумеется, позаботился о том, чтобы остаться единственным, кто знает, как можно попасть в этот оссуарий. Во всяком случае, из Сан-Кристофоро сюда никто не войдёт без моего ведома. Как и из Сан-Виджилио. Могу ошибаться, но очень похоже, что путь этот существует со времён Великой Чумы. Помните, у Бокаччо? Когда люди завтракали с друзьями, а ужинали с предками на небесах?

Ничего подобного Лана не помнила. Более того, она лишь с большим трудом сообразила, о каком Бокаччо идёт речь. Средневековый автор похабных рассказиков, нет?

— Здесь нас никто не увидит и не услышит. Проверено. Осторожно, низкий потолок! В саму часовню я вас не выведу… мог бы, но не буду. Рискованно, да и зачем? Вы выйдете в абсолютно заурядном месте… выйдете в тот момент, который выберете сами. Жаль, что я могу сделать так мало…

— Более чем достаточно, монсеньор, — негромко проговорила Лана.

Отец Микеле — вполне ожидаемо — вздрогнул. Но возражать не стал. Вся эта затея, очевидно, виделась им как очередная ступенька в карьере. И походя брошенное замечание странной чужеземной синьорины укрепляло эту ступеньку почище любого цемента.

Вертикальные зрачки? Подчёркнутая, нарочитая сексуальность? Сопровождение явных убийц? Какие мелочи! Эта женщина раздавала авансы, которые могла оплатить. Да, могла. Уж в этом-то сомневаться не приходилось. И Микеле Фраскатти ставил всё, что имел, на непонятную карту, подкинутую ему тем, кому он привык доверять. «Монсеньор»… прекрасно звучит! Куда лучше простецкого «отец».

— Думаю, у нас есть не меньше часа, — негромко проговорила Лана, когда шаги священника затихли где-то глубоко внизу. По всем ощущениям, которым она привыкла доверять, дом, высокий и узкий, был пуст.

— Лучше — два, — отозвался Радар, который, кажется, за всю дорогу до нынешней точки дислокации так и не оторвал взгляда от развернутого над браслетом дисплея. Как только не споткнулся?