Бакарди и долгая битва за Кубу. Биография идеи

Кроме того, сыграла свою роль и главная инновация: Факундо Бакарди оказался блестящим маркетологом. Он пришел в сферу производства рома не из сахарной промышленности, а из розничной торговли и понимал, как важна реклама и связи с общественностью. Он тщательно следил за изготовлением рома и в знак одобрения каждой партии лично подписывал этикетку на каждой бутылке, выпускавшейся на его винокурне. Его размашистая подпись «Бакарди М.» начиналась с заглавной Б, резко поднималась вправо и заканчивалось стилизованной М (Массо) и эффектным росчерком назад, влево. Ее сразу узнавали. В то время многие сорта рома продавались вовсе без этикеток и других отличительных признаков, но Факундо Бакарди Массо интуитивно почувствовал, как важно создать запоминающийся продукт. Он понял это, когда покупатели требовали «ром Бакарди» еще до того, как его стали разливать в бутылки под этим названием. Выпускать качественный ром — одна часть задачи; нужно было еще сделать из него торговую марку, чтобы покупатели запомнили его ром и могли его потребовать. Вот почему яростная защита торговой марки «Бакарди» с тех пор одной из главных задач компании.

Многие потребители рома на Кубе в 1862 году были, разумеется, неграмотными, поэтому запоминающаяся торговая марка рома нуждалась не только в названии, но и в символе. Факундо и Бутелье выбрали своим символом летучую мышь с распростертыми крыльями. Очевидно, отчасти их вдохновил силуэт летучей мыши на галлоновых кувшинах, в которые Махин Бакарди поначалу разливал ром из домашней винокурни брата. В последующие годы среди историков семьи Бакарди получила распространение другая версия — что когда Факундо и Бутелье купили винокурню Нуньеса, то обнаружили среди стропил колонию летучих мышей. Это была разновидность, питающаяся плодами, и зверьков, должно быть, привлекли сладкие испарения забродившей мелассы. Местные индейцы-таино, как и каталонцы, считали летучую мышь доброй приметой, и говорят, будто донья Амалия предложила мужу этого зверька в качестве подходящего символа для его нового кубинского предприятия.

Глава третья Становление патриота

Факундо Бакарди было уже под пятьдесят, а денег, чтобы нанять работников, у него не было, поэтому, открывая производство рома, он рассчитывал, что ему помогут сыновья. Старший, семнадцатилетний Эмилио, уже достаточно вырос и окреп, чтобы работать на фабрике, к тому же обладал острым умом, позволявшим вести коммерцию, и обаянием и хорошими манерами, необходимыми для работы с покупателями. Дон Факундо немедленно приставил его к делу.

Эмилио предпочел бы учиться дальше. Он скорее унаследовал материнскую любовь к литературе, нежели мрачную отцовскую решимость преуспеть в деловой жизни.

Пять лет, с восьми до тринадцати, проведенные в Барселоне вдали от родителей, оказали решающее влияние на формирование его характера, и зрелостью и интеллектуальной любознательностью он далеко превосходил своих кубинских сверстников. В Европе 1850 годов процветал романтизм, а наставник Эмилио Даниэль Коста восхищался ведущими писателями и художниками своего времени — Робертом Браунингом, Виктором Гюго, Эженом Делакруа. Пока отец на Кубе отчаянно пытался отсрочить банкротство, юный Эмилио изучал царство поэзии, живописи и даже философии. Когда после скоропостижной смерти Косты в 1857 году Амалия отправилась в Испанию забрать своего мальчика, она нашла там широко образованного молодого человека, умевшего держаться в свете.

Вернувшись на Кубу, Эмилио начал видеть и понимать то, чего не замечал восьмилетним мальчиком. Он вырос среди рабов, его родственники были рабовладельцами, но время, проведенное в Европе, научило Эмилио мыслить самостоятельно, и теперь он считал, что рабство — это плохо. Кроме того, он лишь сейчас обнаружил, как много кубинцев уверены, что терпеть испанское владычество над островом больше нельзя. Эмилио читал исторические труды под руководством ученого наставника и жил в Европе сразу после волны революций 1848 года, перекроивших политическую карту. Противопоставление свободы и тирании больше не было для него пустым словом, он видел, какая борьба идет в его родной земле, и понимал, что Сантьяго расколот надвое. Одни горожане по-прежнему считали себя «испанцами», поддерживали рабство и отстаивали совокупные интересы короны, военных и церкви. По другую сторону были либералы, отстаивавшие права человека, протестовавшие против испанского деспотизма, придерживавшиеся секулярных ценностей и мечтавшие о суверенитете Кубы, если не о полной ее независимости. Примирить эти точки зрения было невозможно.

* * *