Бакарди и долгая битва за Кубу. Биография идеи

Однако испанское управление предполагало, что официально санкционированная социальная жизнь должна была в основном вращаться вокруг интересов далекой испанской монархии, прибытия и отбытия испанских военных и их семейств и деятельности католической церкви, которая горячо поддерживала Мадрид. В местном соборе висел портрет королевы Изабеллы II, и при каждом сколько-нибудь важном событии в жизни ее величества в соборе служили особую мессу, а в Филармоническом обществе устраивали бал в ее честь. Испанские военные, посещавшие подобные мероприятия, считались завидными женихами для местных девиц, по крайней мере для тех, чьи отцы были верными подданными испанской короны. Обстановка в обществе в те дни отражена в едкой эпиграмме:

Жиль мечтает выдать дочку
За полковника-испанца
И устраивает праздник
С угощеньем и вином.

Но не проведешь испанцев –

Жиль, они тебе покажут,
Что прекрасно различают,
Где наживка, где крючок.

Эмилио Бакарди всю жизнь собирал местный фольклор и, когда нашел эту эпиграмму в старой местной газете, вырезал ее и сохранил. Он был одержим историей родного города — во-первых, потому, что для него она была полна цели и смысла, во-вторых, потому, что она имела к нему настолько непосредственное отношение.

Практически все события в Сантьяго происходили на пешем расстоянии от места, где он жил и работал. Контора на Марина-Баха соседствовала с домом, который был выстроен в шестнадцатом веке для Диего Веласкеса. Филармоническое общество находилось всего в нескольких кварталах. А исторические события, которые наблюдал и фиксировал Эмилио, имели эпический размах: происходившее в те годы вокруг него было ни много ни мало как мучительным, но прекрасным рождением нации. Среди прочих испанских колоний Куба имела репутацию sempre fiel, то есть «навеки преданной», а доминирование «полуостровных» испанцев в Сантьяго середины девятнадцатого века служит доказательством такого рода отношений. Но Сантьяго был городом слишком живым и страстным, чтобы довольствоваться ролью колониального аванпоста. Среди сынов города был первый знаменитый кубинский поэт Хосе-Мариа Эредиа, который оказался в ссылке из-за участия в анти-испанском восстании 1823 года. Эредиа родился в доме, который стоял за углом от собора, и был одним из сантьягских героев Эмилио Бакарди — Эмилио с друзьями частенько собирались, чтобы втайне почитать стихи Эредиа и обсудить их значение.

Но чтобы освободить Кубу от Испании, одной романтически-патриотической поэзии было мало. К 1830 году Куба стала самой богатой колонией в мире — никакая другая не могла даже близко с ней сравниться, — в основном благодаря бурному росту сахарной промышленности. Испания утратила остальные колонии в Новом Свете и поэтому была полна решимости удержать Кубу любой ценой, ведь остров был существенным источником налоговых поступлений в казну Короны. На Кубе располагался более чем сорокатысячный испанский гарнизон, подкрепленный обширной серью платных агентов и осведомителей. Состоятельные кубинские табачные плантаторы были в тесном союзе с Мадридом. Сахарная промышленность сильно зависела от труда рабов-африканцев, и плантаторы боялись, что без прикрытия испанских войск не сумеют удержать своих рабов под контролем. Чернокожие на Кубе были в большинстве, и стремление к независимости могло привести к установлению черной республики и концу рабовладения, как это произошло на Гаити.

Испанские власти были способны быстро и безжалостно подавлять любое движение на Кубе, которое могло показаться хоть сколько-нибудь антиправительственным. Кубинцы, осмелившиеся бросить вызов испанскому военному режиму, независимо от общественного положения и репутации всегда отправлялись в изгнание, попадали в тюрьму и приговаривались к каторжному труду или к смерти. В начале 1844 года вспыхнуло восстание рабов — и было встречено жестокими репрессиями.

Глава испанского военного правительства приказал арестовать тысячи рабов и освобожденных чернокожих, и в результате по острову прокатилась волна террора. Год рождения Эмилио Бакарди вошел в историю Кубы как «Год кнута». Чернокожих, заподозренных в сочувствии мятежникам, привязывали к лестнице — escalera — и стегали кнутом, пока они в чем-нибудь не признавались. Предполагаемый заговор получил название «Заговор «Ла Эскалера»».