Bakemonogatari (Vol. 1)

Ну, не совсем напал, скорее я сам напоролся... да буквально напоролся на клыки, но как бы то ни было, в эпоху, когда мир освещён ослепляющим светом науки, на меня, Арараги Коёми, в самом захолустье Японии напал вампир.

Прекрасный демон.

Прекрасный настолько, что кровь стыла в жилах.

Испил мою кровь до дна.

Так я стал вампиром.

Звучит как шутка, но мне совсем не смешно.

Моё тело горело на солнце, страшилось крестов, слабело от чеснока и плавилось от святой воды, всё это в обмен на взрывные физические способности. А после моя жизнь обратилась адом. И вытащил меня из этого ада проходящий мимо мужик — Ошино Мэмэ. Вряд ли его можно назвать благоразумным взрослым: бродит с места на место, не имея постоянного дома. Он влёгкую усмирил вампира и все последствия его пребывания.

И я снова стал человеком.

Скромная часть тех способностей — вроде повышенной регенерации и метаболизма — у меня сохранилась, но к солнцу, крестам, чесноку и святой воде я теперь спокоен.

Ну, не особо впечатляющая история.

Даже не «жил он долго и счастливо».

Всё уже разрешилось и окончилось. Осталось лишь пара неудобств: раз в месяц у меня пьют кровь, и каждый раз острота зрения и тому подобное превышают человеческие, но это касается только меня, и вся моя оставшаяся жизнь уйдёт на разрешение этого.

А так, мне ещё повезло.

Всё-таки это продолжалось не дольше весенних каникул.

Лишь две недели ада.

У Сендзёгахары по-другому.

Сендзёгахара Хитаги.

Девушка, повстречавшая краба.

Больше двух лет она терпела искажённость тела.

Эта искажённость ограничивала большую часть её свободы.

Больше двух лет ада... даже не представляю её чувств.

Так что, наверное, неудивительно, что Сендзёгахара испытывает такую даже излишнюю благодарность ко мне... в любом случае искажённость тела могла разрешиться лишь вместе с искажённостью чувств, а ей так сложно что-либо изменить, потому и было практически недостижимо.

Чувства.

Душа.

О таком ни с кем не поговоришь, этого никто не поймёт. Проблемы души сковывают, а скорее даже вбивают клин между людьми, гораздо сильнее, чем любые трудности тела.

Я тут говорил «спокоен», но вот по утрам, когда солнечные лучи пробиваются в щель штор, до сих пор испытываю тот же страх.

Знаю я и ещё одного человека, старосту нашего с Сендзёгахарой класса, Ханэкаву Цубасу, она как и мы обязана Ошино... её случай продлился на пару дней короче моего, к тому же она потеряла память. В каком-то смысле у неё самое удачное положение. Тем не менее, покуда не упоминаешь об этом смысле, у Ханэкавы вовсе и не было никакого спасения...

— Здесь.

— А?

— Он был здесь. Мой старый дом.

— Дом...

Я поглядел, куда указывала Сендзёгахара, но там...

— Но тут дорога...

— Дорога.

Превосходное шоссе. Асфальт ещё свежий — выходит, его проложили совсем недавно. То есть, другими словами...

— Застроили?

— Перепланировка.

— Ты знала?

— Не знала.

— Где же всё удивление?

— Я не позволю своим чувствам излиться наружу.

Она реально и бровью не повела.

Но по тому, как она не отрываясь глядела на это место, можно прочитать то беспомощное чувство потери места, куда можно пойти.

— И правда... полностью переменилось. А ведь и года не прошло.

— …

— Как скучно.

Специально пришла сюда.

И пробормотала это.

Действительно скучно.

Всё равно, помимо «привыкания» к новой одежде, Сендзёгахара пришла сюда, преследуя одну важную цель, которую, можно сказать, сейчас выполнила.

Разворот.

Хачикудзи Маёй, спрятавшись за мою ногу, тихонько наблюдала за Сендзёгахарой. Словно из предосторожности, девочка до сих пор не проронила ни слова. Хоть и ребёнок, или именно потому, что она ребёнок, Хачикудзи интуитивно чувствовала в Сендзёгахаре большую, чем во мне, угрозу, поэтому уже какое-то время она мной, словно стеной, отгораживалась от Сендзёгахары. Ну, это видно невооружённым глазом: просто так люди не закрываются людьми друг от друга, к тому же она явно избегает даже глядеть на Сендзёгахару, так что я чувствую себя третьим лишним, хотя Сендзёгахара и сама полностью игнорирует Хачикудзи (когда говорила «сюда» или «пойдём здесь», то обращалась исключительно ко мне), так что обе хороши.

Ну и жутко же оказаться зажатым между этими двумя.

Однако, учитываю всю эту ситуацию, если спросить, думаю, Сендзёгахара ответит скорее «не знаю», чем «не люблю детей» или «мне трудно с детьми».

— Его продали, и я, конечно, не думала, что дом останется, но... проложить здесь дорогу. Навевает грусть.

— Ну... по-другому не бывает.

Мне оставалось лишь согласиться.

Не хватает воображения.

По всему пути от парка смешались старые и новые дороги, да и карта на стенде как-то сильно отличается от реальной разметки... Я здесь не особо-то ориентируюсь, так что уже как-то подрастерял весь свой пыл.

Ничего не поделаешь.

Города меняются, как и люди.

— Фух, — Сендзёгахара глубоко выдохнула. — Это заняло слишком много времени. Пойдём, Арараги-кун.

— М-м... Ты в порядке?

— В порядке.

— Ну хорошо. Пошли, Хачикудзи.

Хачикудзи молча глубоко кивнула.

...Наверное, думает, что голосом может выдать своё местонахождение Сендзёгахаре.

Мы пошли, я и Хачикудзи.