Бах

Марк, Лука, Матфей и Иоанн
Ранним утром слушали орган.
Бах играл им на органе
Над рекою Иордан.

Слушали. Молчали. Лишь Лука
Козий сыр отщипывал слегка.
Вдалеке паслись овец стада.
Мимо них текла вода.

И сказал Матфей: — с чего начнем?
Как расскажем мы другим о Нем?
Снова воцарилась тишина.
В ней была лишь музыка одна.

Бах не слышит их. Его рукам
предстоит к высоким облакам
Вознести страдания и свет.
Он не слышит их. Его здесь нет.

Хватит ли не столько слов, но — сил?, —
Иоанн апостолов спросил.
Как вложить нам в наше слово страсть?
Слово — пыль: ему легко пропасть.

В разных землях, городах, веках
Говорят на разных языках
Финикиец, грек и иудей:
Как нам достучаться до людей?

Вновь родившийся под новою звездой
Как Спасителя узрит с собой?
Как о Нем узнает в свой черед, —
Если слово наше пропадет?

…Бах закончил. Вытер пот со лба.
— Музыка останется жива!

Все истлеет. Утечет вода.
Музыка останется. Всегда.

Страсти по марку

Страсти по Иоанну BWV 245, I Chorus «Herr, unser Herrscher»

«Страсти по Марку» оказались утерянными.

Когда речь заходит о феноменах, относимых к тайной, неизвестной людям жизни (то, что мы в литературе называем фантастикой, в науке — паранаукой, в технике — «вечным двигателем», в быту — необъяснимыми явлениями), мне всегда думается про утраченную музыку Баха. Было время, когда она жила. А затем ее не стало. Точнее, она стала неизвестной людям. И мы теперь ничего не можем про нее сказать, а не только что — послушать.

Таким образом, существует еще и иной Бах. Тот, который скрыт от нас. Точнее, он существует примерно таким же образом, как существуют паранаучные эффекты типа Бермудского треугольника или снежного человека. Мы что-то вроде и знаем, но что точно, — увы и ах… Этакая криптомузыка.

Были ли на самом деле, существовали ли на земле «Страсти по Марку»? Исследователи нашли перечень сцен этого музыкального колосса. В нем 132 номера! Почти вдвое больше, чем в Матфеевых Страстях! Но, может быть, Бах только задумал создание их? Что-то помешало ему, — и тогда грандиозный замысел так и остался замыслом на ветхом листе бумаги, планом, на основе которого никогда и нигде, даже в Баховском черепе не прозвучало ни одной ноты?

И здесь невыразимая боль начинает терзать мне душу. Быть может, именно в той, утраченной части Баха, скрывается самая необходимая, «конгруэнтная» мне музыка?

Вторая причина боли — менее конкретна. Я начинаю думать о жизни: и вновь страшный вопрос — дилемма о «сделанном и нереализованном» встает передо мной в полный ужасающий рост. Он высится надо мной стоглавым чудищем и в который уже раз, словно в кошмарах сна, извергает одно и то же, обвиняя меня напрямую — «Что ты успел сделать? Что осталось у тебя в планах? Чего добился ты, мелкий человечишка, чтобы люди знали о твоих делах?» Я подозреваю, что подобные монстры мучили все века (и продолжают свое коварное дело в наши дни), наверное, всех людей без исключения. Хотя бы раз они являлись даже к человеку, казалось, совсем далекому от творчества, от «креативного созидания». Многие философы и литераторы зовут этих демонов «поиском смысла жизни».

Что лучше — благие намерения, скрытые от людей уже одной своей нереализованностью, или плохо сработанные, наспех сколоченные, но все же выставленные на широкий показ реальные, ощутимые «творения»? В случае Баха мы имеем еще и третий вариант — созданное, но потерянное. Имевшееся, но исчезнувшее. Существовавшее, но переставшее существовать. И это самое ужасное, что только я могу себе представить.

Кто в этом виноват? Сам автор или его современники, проглядевшие гениальность, находившуюся рядом? Может быть, мы станем обвинять во всех этих потерях старших сыновей, отнесшихся к рукописному наследию отца весьма легкомысленно? Ведь доподлинно известно, например, что Вильгельм Фридеман, находясь уже в преклонном возрасте, промотал доставшуюся ему часть отцовских манускриптов и записей.