Бах

Вот что, например, говорит замечательный человек Игумен Петр (Мещеринов), который совершил воистину подвиг, переведя тексты всех (!) баховских кантат на русский язык. В одном из интервью на вопрос, зачем нужны эти переводы русской культуре, он отвечал следующее: «…Как я начал переводить? Для себя я, конечно, мог бы ограничиться чтением по-немецки. Но, впервые познакомившись с упомянутым Вами сайтом www.bach-cantatas.com, я увидел там переводы Баха не только на все европейские языки, но и на иврит, и на азиатские, и вообще на все мыслимые языки — а русского перевода не было».

А далее он говорит вот что: «Я почувствовал себя уязвлённым этим — между прочим, из патриотических соображений (нередко меня упрекают в антипатриотизме; как видите, это вовсе не так): что, русский язык и русская культура недостойны переводов Баха? И я стал подумывать над тем, чтобы восполнить этот недостаток.

Окончательный же импульс мне дало чтение вышедшей недавно книги об австрийском композиторе Альбане Берге. Берг, как известно, включил в финал своего последнего (и лучшего) произведения, Скрипичного концерта, один из хоралов Баха. И вот в этой огромной, академической, научной книге был дан перевод текста этого хорала. Он был таким, что я ужаснулся и решил: надо переводить самому.

— «Если не я, то кто же»?

— Да, приблизительно так, если хотите. Тот перевод был ужасен потому, что совершенно игнорировал литургический контекст. Например, «Gute Nacht, o Welt» — это такая литургическая немецкая формула отвержения мира («прощай, о мир») — была переведена «О, прекрасная ночь, о мир!» Таким образом, чувство стыда за коллегу и патриотическое желание ввести в русский культурный обиход тексты Баха и побудили меня к переводу».

Игумен Петр затронул здесь очень важную сторону переводческого дела в случае с баховскими кантатами и Страстями. Которую нередко вообще игнорируют наши музыковеды. А именно то, что нельзя делать эти переводы, не зная самих литургических контекстов и гимнографических оборотов, принятых и устоявшихся уже в веках. Если мы посмотрим религиозные сочинения предшественников и современников Баха — Иоганна Пахельбеля, Георга Бёма, Дитриха Букстехуде, Фридриха Цахау и многих других — то увидим, что их сочинения имеют ровно те же (слово в слово!) текстовые сопровождения, что и баховские. Остается признать (да это, впрочем, давно уже сказано не раз и доказано), что тексты литургической музыки Германии добаховского и баховского периодов — застывшие конструкции, являвшиеся просто символами, с которыми были знакомы все прихожане (т.е., автоматически, все немцы).

Получается, что музыка — разная, а тексты — одни. И, сравнивая хорал Пахельбеля с хоралом Бутштедта, а затем, их опусы с хоралом Баха, написанными на один и тот же текст («Wie schon leuchtet der Morgenstern»), мы чувствуем существенные различия в музыке, но ничего нам не прибавляет (в разнице ощущений) к этим чувствам сам канонический текст. А смысл у него дословно такой: «Как прекрасно сиянье утренней звезды…» Вот, скажет иной неофит, стало быть, об утренней свежести, пении птиц и первом шёпоте листвы говорит нам этот хорал! Увы, не об этом. Точнее, он говорит вообще не прямо. А аллегориями. Как практически все тексты, связанные со служебно-церковной предназначенностью. И нужно знать, что за символ такой — Утренняя Звезда. То есть к самому тексту, уже переведенному, нужно еще давать пояснительный перевод. Как минимум. Если мы хотим добиться «адекватного понимания просто красивой музыки».

Однако, в случае с Бахом дело обстоит еще сложнее, чем нам может показаться. Так, рассмотрим его «Страсти по Матфею». Они положены Бахом на канонический текст Бартольда Брокеса. Ровно на этот же текст написали свои «Страсти» Г.Ф.Гендель, Г.Ф.Телеманн (оба в 1716 г.), а до них — Рейнхард Кайзер (1712), а уже после них — И. Маттесон (1718). Казалось бы, все прекрасно: текст годится, проверен не раз другими. Опробован, так сказать, и обкатан. Однако Бах собственноручно исправляет его во многих местах! Что это? Перфекционизм? Стремление к совершенствованию во всем? Желание уникальности?

Скорее всего, Бах действительно придавал текстам большое значение. И тут мы не можем спорить с высказыванием (и пожеланиями) музыковеда П.С., приведенными выше. Как же без этого? Вот слова Бетховена: «Я хотел бы еще писать оперы, но не мог найти подходящего текста. Мне необходим текст, который вдохновлял бы меня; нужно что-нибудь такое, что волнует, приподнимает морально… Я получал много либретто, но ни одно меня не удовлетворяло». Значит, вначале все-таки было слово?!

Вернемся к словам Кантаты BWV 1. Она сочинена Бахом на Праздник Благовещения Девы Марии. Вот перевод первых строф вступительного хора: