Бах

Музыканты посвящали достопочтенному кантору и собственные опусы. Такова, например, тетрадь клавирных произведений Георга Андреаса Зорге. Член ученого мицлеровского общества, придворный и городской органист из Лобенштейна посвятил свои пьесы «князю всех клавирных и органных исполнителей», как почтительно назвал он Баха на титульном листе тетради. И в посвящении написал: «великая музыкальная добродетель, которой обладает Ваше высокородие, украшается еще величайшей добродетелью — приветливостью и нелицемерной любовью к ближнему».

Ныне опубликованные, с тщанием собранные в разных архивах и редких изданиях документы ослабляют распространенное суждение о том, что в последние годы жизни Баха рвались «слабые нити», связывающие его с миром. Имя Баха в 40-х и 50-х годах XVIII века передавалось из уст в уста знатоками музыки, часто упоминалось в тогдашних газетах, сборниках и ученых трудах, в дневниках и письмах современников. Слава его имени пересекла границу Германии. И сам Джамбаттиста Мартини, знаменитый в целой Европе, а не только в Италии падре Мартини, теоретик и историк музыки, собиратель нотных рукописей, музыкант, композитор, педагог, основательно знакомится с некоторыми сочинениями Баха еще при жизни лешщигского кантора. В письме из Болоньи к капельмейстеру Паули он относит Баха к «первым органистам мира». Падре Мартини считает даже ненужным подтверждать это и отзывается о Бахе определенно: «он весьма известный и вызывающий восхищение не только в Германии, но и во всей нашей Италии».

Не станем преувеличивать прижизненной известности Баха за рубежами Германии, но не будем и преуменьшать его известности как музыканта на родине. Иоганн Себастьян спокойно, с равнодушием относился к молчанию. И не торопил славу.

Бах и в старости был незлобив. Его и теперь не покидала добродушная шутка. Подтверждают это сохранившиеся письма Иоганна Себастьяна к двоюродному брату Иоганну Элиасу. Тот жил теперь в Швейнфурте, состоял в должности кантора и инспектора местной гимназии. Осенью 1748 года Иоганн Себастьян отправил Элиасу два письма. Еще ровный и крепкий почерк. 6 октября он пишет:

"Высокоблагородный многоуважаемый господин кузен.

За недостатком времени я постараюсь вкратце многое сказать, сердечно призывая к ожидаемой к благословенному сбору винограда свадьбе божью милость и помощь. Просимого экземпляра прусской фуги в данный момент прислать не могу, поскольку издание как раз сегодня исчерпано; было напечатано только 100 экземпляров, из коих большинство роздано добрым друзьям бесплатно. Однако в ближайшее время, до новогодней ярмарки, я думаю заказать еще некоторое число экземпляров; если г. кузен расположен еще будет получить один экземпляр, прошу при случае уведомить меня об этом, но также и прислать 1 талер, тогда требуемое будет исполнено. В заключение еще раз шлю лучшие приветы от нас всех".

Представим Иоганна Себастьяна пишущим вечером это письмо. Щипцами надрезал обгорелые фитили свечей и дописал последние строки. Ставит подпись: «И. С. Бах». Тушит одну свечу, с другой в руке идет в спальню, по пути взглянул в окно — на дворе дождь, осенняя непогода. Магдалена спит. Из-под чепца спустилась на подушку седая прядь волос. Как же это он забыл сказать Элиасу о новости в семье? Себастьян осторожно, держась за стулья и косяк двери, возвращается в кабинет. Обмакивает в чернильницу перо и пишет на полях:

«Р. S. Мой сын в Берлине имеет уже двух наследников мужского пола; первый родился в то время, когда мы, к сожалению, имели прусское вторжение, второму же едва 14 дней».

Еще один наследник по мужской линии! Внучка не упомянута: старая привычка музыкантского рода. Что касается недавно родившегося внука, то деда порадовало дополнительное сообщение: крестным стал граф Кейзерлинг. Благожелатель Баха по-прежнему поддерживает дружескую связь с его семьей. Может быть, не без совета Кейзерлинга новорожденного и назвали в честь деда — Иоганном Себастьяном?

В начале ноября Бах снова пишет двоюродному брату, в ответ на очередное письмо от него. Видно, он в хорошем настроении духа. Перо идет легко.