Бахир Сурайя (СИ)

— Как посмотреть, — с досадой пробурчал Бахит. — Если бы не Камаль, я бы все-таки сумел уговорить рабов поднять бунт — с магом у них был бы вполне реальный шанс обрести свободу и выжить в пустыне…

— Едва ли все они хотят выживать в пустыне, лишь бы оставаться свободными, — цинично хмыкнула я. — Многие предпочтут ошейник — к нему, помимо зависимости от хозяйского настроения, прилагается защищенность и уверенность в том, что завтрашний день не будет отличаться от вчерашнего. Разнообразия и приключений обычно все-таки жаждут те, у кого вдосталь воды и еды — а о рабах посреди пустыни такого не скажешь.

— Попробовать стоило, — упрямо заявил невольник.

Я пожала плечами и не стала спорить, подозревая, что в этом случае буду вести беседу не с самим Бахитом, а его оскорбленным мужским эго.

— Значит, заклинание распалось только на тебе? — задумчиво переспросила я вместо этого. — А других магов в клетке не было?

Бахит усмехнулся и пожал плечами:

— Если и были, то едва ли помнили об этом.

Я тоже хмыкнула, признавая его правоту. Но все же…

Если «черное забвение» было подвержено естественному распаду под воздействием сторонних сил, как это частенько бывало со слишком сложным заклинаниями, то с этим, пожалуй, уже можно работать.

Глава 9.1. Купол

Если зло хочет увлечь тебя за собой, сиди и не двигайся.

арабская пословица

Больше всего я жалела о том, что не прихватила с собой клетку с птицами из дворцовой голубятни. Можно было оправдываться как угодно — и грузоподъемностью молоха, и тем, что мне и без того пришлось навьючить на него приманку для насекомых, чтобы хоть самому ящеру было чем питаться; и даже тем, что я до последнего не была уверена, что вообще вернусь в город… но правда была сурова, безжалостна и до ужаса проста: при сборах я банально не вспомнила о голубях.

А ведь насколько мне было бы спокойнее, если бы сейчас я могла написать Рашеду о естественном распаде «черного забвения»! Пусть птицу пришлось бы продержать в куполе до утра, но она все равно добралась бы до столицы куда быстрее, чем я…

Увы, в прискорбном отсутствии голубей оставалось только страдать в сослагательном наклонении и изводить дурацкими вопросами Бахита, пока он сам демонстративно не отвернулся, чтобы урвать хотя бы пару часов сна перед рассветом. Умаяв раба, я успокоилась, по крайней мере, насчет зачарованного клинка, но уснуть так и не сумела и еще долго ворочалась с боку на бок.

Время тянулось бесконечно. В куполе постепенно становилось душновато — то ли из-за близкого рассвета, то ли из-за обилия людей: многие, как и я, не могли уснуть и коротали время за беседой. Обсуждали дорогу, верблюдов, рабов, которые были так рады возможности отоспаться, что отрубились вповалку; когда я затихала, косточки перемывали и мне — и настроения мне не нравились.

Не то чтобы в городах не любили женщин. Напротив, спроси любого оседлого, что он думает о девицах, — услышишь поток пространных речей о красоте, цветах, жемчужинах и лотосах, о незаменимости материнской любви и жажде женской ласки, сравнимой разве что с жаждой путника в пустыне…

В городах просто не любили, когда у женщин были свои рабы, дела и мнение.

Плевать на это мог разве что Рашед — потому что его родная мать едва ли могла вписаться в тесные рамки требований к «хорошей» жене, но, очевидно, именно такой и была; и еще потому, что уж он-то не боялся потерять мое уважение. А насчет верности, похоже, все точно рассчитал. Только вот он остался в столице, а я торчала в магическом куполе с кучкой людей, уважать которых было довольно-таки сложно, потому как им и в страшном сне не снилось уважать меня саму.

Я покосилась на спящего Бахита, на едва не украденный клинок и обреченно вздохнула. Кажется, нужно было на всякий случай напомнить господам караванщикам, почему в городах получалось установить какие-то требования к хорошей жене, а в пустыне — уже нет. Просто из чувства самосохранения.

По той же причине это надлежало сделать без кровопролития и агрессивных настроений, а потому я натянула на лицо самую милую улыбку из всего скудного арсенала и подошла к караван-баши — говорить с остальными все равно не имело смысла.

— Не уделит ли почтенный Зияд-ага минуту своего драгоценного времени? — вежливо поинтересовалась я, но спрятать саркастические интонации так и не смогла.

Караван-баши в восторг не пришел, но все же потеснился на покрывале и даже предложил угощаться овечьим сыром и сладким пенным чаем — пусть и изрядно остывшим. Его подмастерью ради этого пришлось отсесть на песок, и симпатией ко мне он определенно не проникся.

— Все мое время в твоем распоряжении, ас-сайида Мади, — так почтительно заверил меня Зияд-ага, что я поняла: чем скорее я обозначу все позиции и уберусь куда подальше, тем лучше.

Искушение потомить караван-баши ожиданием из чистой вредности было велико, но я героически сдержалась.