Бахтин как философ. Поступок, диалог, карнавал

Бахтин любил представлять свои идеи в виде развернутой полемической реплики в адрес того или другого воззрения; эстетика «Автора и героя» в значительной своей части разработана в споре с эстетикой «вчувствования» или «экспрессивной эстетикой». Вчувствование, die Einfuhlung, категория, впервые введенная в науку И.Г. Гердером, широко применялась философами и психологами XIX – начала XX в. Т. Липпе, для которого понятие вчувствования играло основополагающую роль, утверждал, что внутреннюю жизнь другого мы постигаем «только путем вчувствования». И, что особенно важно для эстетики, «то, что непосредственно я могу найти только в себе самом, я переношу в чувственно воспринятый предмет»[314]. Созерцая предмет, я одушевляю его, приписывая ему свои состояния и переживания; та душевная активность, которая возникает в нас при видении формы, кажется нам непосредственно связанной с этой формой. И, порожденная психологией, теория вчувствования в первую очередь относится к восприятию другого лица: «Другие люди, которых я знаю – только объективированное и соответственно их внешним проявлениям модифицированное многообразное проявление меня самого, многообразное проявление моего “Я”»[315]. Ряд эстетических теорий – И. Фолькельта, К. Грооса, Р. Фишера и других – стремясь обосновать понимание художественного произведения, шли от идеи вчувствования, в разных системах смысл ее незначительно менялся. Эстетике же Бахтина интуиция вчувствования – отождествления «автора» с «героем» – чужда: «вчувствование» упраздняет «вненаходимость», дистанцию, которой своим существованием обязана форма. Вместе с тем Бахтин видел за вчувствованием глубокую этическую и, что нам сейчас важно, все же и эстетическую правду. Существенный момент эстетического созерцания, пишет Бахтин, это «вживание в индивидуальный предмет видения, видение его изнутри в его собственном существе»; лишь только потом наступает момент объективации – возврат созерцателя к себе и положение понятой индивидуальности вне себя[316]. «Мы размыкаем границы [героя как эстетической формы. – Н.Б.], вживаясь в героя изнутри, и мы снова замыкаем их, завершая его эстетически извне»[317], – сказано в «Авторе и герое…».

Надо сказать, что на той же диалектике эстетического акта – диалектике экстаза и возвращения к себе – построена известная Бахтину эстетическая система; мы имеем в виду «Общую эстетику» И. Кона, вышедшую в русском переводе в 1921 г.[318] Кон разрабатывает понятие эстетической ценности, для чего вводит два фундаментальных представления – выражения и оформления. Эстетическое созерцание – это, в первую очередь, «сопереживание выражения», выражения внутреннего состояния изображаемого человека: чтобы «достигнуть полной интимности сопереживания» другому лицу, надо поставить себя в его положение; при этом «вся наша личность должна претвориться в него так, чтобы его страдание, наслаждение и желания стали нашим страданием, наслаждением и желаниями»[319]. Но это только половина дела, и второй момент создания образа – это оформление. Оформление, по Кону, предполагает независимость от творца, «изоляцию» оформляемого содержания с помощью «границы» и напряженную деятельность художника ради создания художественного целого[320]. В конечном своем выводе Кон стремится согласовать оба принципа: «Выражение и форма <…> – внутренне одно и то же», «Искусство есть оформление и выражение»[321]. Существенное отличие интуиций Бахтина от этих положений Кона в том, что для Бахтина вчувствование и дистанцирование в эстетическом событии неравноправны: форма создается благодаря вненаходимости, а не вживанию. Это связано с важнейшей для Бахтина идеей другости другого – его принципиальным мировоззренческим убеждением, самым продуктивным для его философии[322].

4. Принцип «точки зрения»