Бактриана

Пыль из-под копыт, развевавшиеся из-под шлемов тяжелые пучки волос и блеск копий проносились мимо зрителей, приветствовавших амазонок. Они рассыпались и оцепили стадной кольцом. Тогда на арену медленными шагами, наклонив голову, украшенную великолепными громадными рогами, оглушенный криками, вышел большой белый бык.

Великое зрелище Кносского[69] ристалища на острове Крите — бой женщин с священным быком-минотавром — было возрождено в Кафиристане.

Когда Тутанкамон — зять царя египетского Аханатона, будущий фараон — отправлен был послом на остров Крит, две вещи поразили его: величие дворцовых уборных и культ быка.

В уборных седалище было троном. Под ним, вдоль стен, журчала вода. На полочках между фресками по стенам, в карнизах, наполненных землей, росли цветы. В передней комнате девушки играли на арфах. Так чудаки-критяне заботились о своем пищеварении.

Еще больше поразил его царь. Носил он бычью морду- маску и в титуле своем назывался и царем, и царицей. Двенадцать отроков назывались его невестами, а двенадцать дев — женихами. Сам же он был скопец, так же, как и двенадцать его советников в ризах шафранного цвета.

Остров Крит был «царством морей». Отсюда вместе с кораблями и товарами во все земли перенесся обычай устраивать игры быков — в честь «Быка-Солнца».

В полуторадневном пути от Кносса находилась священная пещера, где содержались плясуньи-девы. Они были стройны, щуплы, сухопары, похожи на отроков, и поочередно танцевали перед разъяренным быком, пока кто-нибудь из них не был забодан рогами.

Теперь, тысячелетия спустя, когда в Чикаго сотни тысяч быков превращаются в консервы автоматически действующими, как заводные часы, аппаратами, в Кафиристане, на стадионе в Дире, женщины-амазонки ожидали быка.

Бык стоял, подняв морду к солнцу, ленивый, огромный, оглушенный шумом и ослепленный светом. Он повернулся было назад, отмахнулся хвостом от мух и заревел. Тотчас же одна из всадниц вынеслась стрелой мимо него, играя копьем, сверкая на солнце шлемом. Бык подался вперед, попытался боднуть лошадь, отстал и остановился. Тогда одна за другой начали проноситься мимо него всадницы. Они вертелись вокруг него на лошадях, подкалывали его сзади копьями и, когда он, разъяренный и свирепый, с глазами, налитыми кровью, в отчаянной попытке заколоть коня боднул землю и вонзил рога в песок, они снова рассыпались полукругом.

Тогда на арене появилась новая амазонка.

Солнце, очень большое и очень красное на фоне белоснежных горных вершин, заходило. Все окрасилось в цвет красной меди.

Неясные вдалеке контуры женщины на лошади приближались, росли, уточнялись и превратились в Бактриану на золотом жеребце. Она была одета так же, как и другие амазонки, то есть была почти голой, если не считать пояска и сандалий; но на ней был плащ алого цвета, развевавшийся по ветру, как знамя, и совсем особый шлем — из чистого золота с двумя вьющимися рогами, вокруг которых переплетались серебряные змеи. Ее левая рука натягивала поводья, в правой было копье; в прицепленном к седлу колчане находились еще несколько копий.

На полном карьере она остановила лошадь в двух шагах от быка. Жеребец присел на задние тоги. На губах его показалась пена, ноздри раздувались, он водил косым кровавым глазом. Бык тупо смотрел на коня, потом замычал и, наклонив голову к земле, наставив рога, побежал легкой рысцой к лошади.

Уверенным, сильным и спокойным движением рука Бактрианы метнула копье. Оно вначале пролетело прямо, как стрела, потом спустилось перпендикулярно вниз, вонзившись в спину быка на треть. Древко раскачивалось по воздуху вместе с бегом быка. Бактриана на коне понеслась в сторону. Бык бежал за ней, и струя крови чертила по песку следом за ним прямую линию. Конь несся, как ветер, пока всадница не повернула назад и не оказалась сзади быка. Тогда второе копье вонзилось рядом с первым. Так продолжалась игра, и уже шесть копий, образовавших целую изгородь, торчали в спине умирающего животного. Бык рухнул сразу, закачавшись, как качается подпиленный дуб за секунду перед падением.

Музыка, крики «шамиш», аплодисменты и рев толпы приветствовали всадницу, скакавшую мимо трибун. На одно мгновение я заметил ее лицо, блестевшие глаза, развевавшиеся полосы, голое тело с колыхавшимся над ним пурпуром плаща. Потом морда коня, покрытая пеной, вместе с тяжелым храпом и топотом копыт, унеслись от меня с ветром.

Наступили сумерки. Народ расползался темными пятнами во все стороны. Джаст болтал с каким-то кафиром, одетым в красную мантию. Я ехал молча.

Глава XXI В КОТОРОЙ СЭР АРТУР ВЕДЕТ СЕБЯ, КАК МАЛЬЧИШКА

Испытывали ли вы всю необычайность и непреоборимость желания видеть женщину? Дерево, куст, человек, тень от камня, встречавшиеся по пути, принимали облик Бактрианы. Дыхание, потребность пить и есть были неразрывно связаны с ощущением этой женщины.

О, яд любви, самый страшный, самый сильный из всех ядов, — ты уже растекался вместе с кровью по моим жилам!

Обладать, видеть сломленной эту женщину, покорной, покоренной желанием! Только это!