Бал безумцев

Стайка любопытных сразу рассеивается. Женевьева опускается на корточки в проходе – между железными ножками ее койки на полу лежит чемоданчик, закрытый на замок. Повернув ключ, Женевьева тянет за ручку – в чемоданчике хранится сотня конвертов. Она пристраивает сбоку перо и чернильницу, складывает только что законченное письмо и подсовывает его в самый низ стопки. Заперев чемоданчик, заталкивает его поглубже под койку, встает и под внимательными взорами медсестер идет к окну, расправляя обеими руками голубую шаль на груди.

В парке снежный покров становится все толще. Неподвижно стоя у окна, Женевьева думает о Люксембургском саде, вспоминает, какой он зимой – безупречно белые аллеи, ледяной покой, следы в глубоком снегу…

Такая красота, что хочется сберечь ее навечно.

Кто-то трогает Женевьеву за плечо, и она с удивлением видит справа от себя Луизу.

– Ты забросила вязание?

– Приставучие тетки утомили, пусть подождут немного. – Луиза, скрестив руки на груди, разглядывает некоторое время заснеженный парк за окном и пожимает плечами: – Раньше мне это казалось красивым. Теперь я ничего не чувствую.

– А что-нибудь еще тебе кажется красивым?

Луиза задумывается, склонив голову, водит мыском туфли по трещине в плитке на полу.

– Не знаю… Наверное… Когда я думаю о маме, мне вспоминается, что она казалась мне красивой. Вот и всё.

– Этого достаточно.

– Да. Мне этого достаточно.

Луиза смотрит на неподвижную Женевьеву, на ее руки в мелких морщинках, придерживающие шаль на груди.

– Скучаете по жизни там, мадам Женевьева?

– Я думаю… что никогда не знала жизни там. Я всегда была здесь.

Луиза кивает. Обе женщины остаются у окна бок о бок, глядя на парк, который становится все белее, будто в нем выцветают краски.