Бал для убийцы

— Бабушка… Она просто знала, чего хочет. И умела за это платить. Она и расплатилась в конце концов: после ликвидации отряда Карла Ниловский бросил ее. Кабы не случайный снаряд, она бы закончила дни в сумасшедшем доме в Творках. А так… Очнулась — кругом развалины, обезображенные трупы… Ее подобрали какие-то люди, где-то скрывали, потом революция семнадцатого года, эмиграция… Ума не приложу, как тот мужчина вышел на нее? Спустя двадцать лет? Непостижимо.

— Разве вы не узнали это из дневника?

— Дневник принадлежал Гольдбергу. Николай Клянц оставил там всего несколько записей. Последняя мне особенно запомнилась:

«Я нашел ее. Наконец-то я ее нашел — здесь, в этом Богом забытом месте. Она нисколько не изменилась, несмотря на годы и потрясения. Кажется, я все еще ее люблю. Или ненавижу? Говорят, будто эти два чувства очень похожи. Не знаю. Завтра все будет кончено.

Завтра я убью ее…»

Она провела сухими пальцами по лицу.

— И ведь он действительно чуть ее не убил. Обезьянка помешала…

Я закричу, и тогда он обернется и застрелит меня, подумала девочка. Я попаду на небо, зато бабушка останется жива. Сейчас я закричу.

Однако прошла целая секунда, а девочка так и не раскрыла рта. Что-то удерживало ее — наверное, то существо, которое вело ее по тропинке позади церкви. Незнакомец тем временем поднял пистолет на уровень глаз. Положил палец на спусковой крючок и чуть-чуть задержал дыхание. Совершенно бездумно, словно машина, девочка подняла с земли камешек и что есть силы запустила в обезьянку на плече шарманщика. Она даже не надеялась попасть, но попала. Обезьянка подскочила от неожиданности, свалилась со своего насеста и испуганно заверещала. Шарманщик завертел головой, но незнакомец исчез в мгновение ока, как давеча, у витрины с куклой, бросив напоследок: «Чертово отродье!»

— Ты что здесь делаешь? — недовольно спросил старичок. — Одна, без взрослых? Это ты напугала Франческу?

— Кого? — удивилась она.

— Франческу, мою обезьянку.

— Простите, мсье, я не хотела. — Девочка растерянно оглянулась и зачем-то добавила: — Вон идет моя бабушка, мсье, так что я не одна. До свидания.

— Он так и сказал: «Чертово отродье»? — нахмурившись, спросил брат. Они сидели за столиком в летнем кафе и пили апельсиновый сок из узких высоких стаканчиков. — Он тебя заметил?

— Он на меня даже не посмотрел. Наверное, он имел в виду обезьянку.

— Я же говорил тебе, что он бандит.

— Может, нам пойти в полицию?

Мальчик презрительно наморщил нос.

— У всех полицейских куриные мозги. Думаешь, они станут нас слушать?

— Что же делать?

— Уж во всяком случае никому ничего не говорить.

— Даже Мими?

— Даже ей. Это будет наша с тобой тайна. Ты умеешь хранить тайны?

— Да, — с восторгом отозвалась девочка.

— Тогда слушай, — мальчик оглянулся по сторонам. (Бабушка сидела в шезлонге, спрятав лицо под белым шелковым зонтиком, и смотрела на залив — там, далеко, у самого горизонта, маячил маленький треугольный парус.) — Первым делом нужно украсть у него пистолет.

— Украсть? — она едва не поперхнулась соком. — То есть взять без спроса? Но бабушка говорила, это нехорошо…

— Дура! — брат рассердился. — Это у обычных людей красть нехорошо, а он бандит. Если бабушка уйдет на небо, что мы будем делать?

Она подумала и честно призналась, что понятия не имеет. Жизнь без бабушки казалась абсолютно невозможной.

— Но как же мы его украдем, если тот господин все время носит его в кармане?

— А ночью? — резонно возразил мальчик. — Не ложится же он спать в костюме.

— Вы что, сударь, хотите, чтобы я полезла к нему ночью, когда темно?! Да я умру от страха!

— Я тоже, — вздохнул он. — Значит, нужно сделать так, чтобы он уснул днем. Помнишь, к бабушке приходил доктор и принес ей порошки? В таких маленьких бумажных пакетиках, от бессонницы…

Коробочка с порошками лежала в ванной комнате, на фарфоровой полочке под зеркалом. Девочка высыпала порошки в платочек, а коробочку взяла себе: она здорово пригодилась бы в качестве посуды для куклы. Бабушка не заметила пропажи, а если и заметила — списала на свою забывчивость. Она вообще частенько жаловалась то на память, то на сердце, то на отекшие ноги… «Возраст, будь он проклят, — вздыхала она. — Два больших желания осталось у меня в жизни: успеть пристроить вас с Сашенькой до того, как умру, и увидеть Петербург. Тысячу лет не была там, а так и тянет… Все бы отдала».

— Бабушка, почему ты так страшно говоришь: «Умру…» Не надо!

— Ладно, не буду. Вот пристрою вас и сама рядом останусь.

— Навсегда-навсегда?

— Навсегда.