Однажды вечером после ужина он сидел дома в своей квартире в районе Биржи и Старого порта и спокойно читал, когда в дверь вдруг позвонили. Ничего не подозревая, он пошел открывать и оказался лицом к лицу с двумя мужчинами, которые поддерживали под руки третьего. Раненый, который беспрерывно стонал и был на грани потери сознания, получил где-то рану в живот и истекал кровью.
— В чем дело? — спросил Мишель.
— Займись, — приказал меньший из двух сообщников. — Лечи его и помалкивай.
Мишель в недоумении поднял брови.
— Он ета незнарочна, — заявил другой, который был покрупнее и посильнее. И в самых сильных выражениях он принялся поносить своего подельника, который больше не открывал рта.
— Он чистил свой пистолет, — пояснил затем крупный, — и…
— Я вижу, — прервал Мишель. — Лучше было бы отвезти его в больницу.
— Но, — заюлил здоровяк, — если бы мы при этом могли избежать некоторых осложнений… транспортировка связана с риском… формальности занимают столько времени…
— Понятно, — сказал Мишель. — Быстрота и соблюдение тайны — вот что вам нужно.
Чтобы засвидетельствовать ему свою благодарность за сообразительность, здоровяк отвесил ему такой дружеский шлепок по плечу, что Мишель едва не рухнул.
У доктора Полякова дома был небольшой кабинет, оснащенный кое-какой аппаратурой, где он осматривал своих пациентов. Он приказал ввести туда больного и уложил его на кушетку. Беглого осмотра было ему достаточно, чтобы понять, что рана впечатляющая на вид и достаточно серьезная, не была смертельной. Пуля не задела жизненно важных органов. Следовало извлечь пулю, которая только задела печень и поджелудочную железу, почистить, подшить, забинтовать рану и предписать полный покой. Мишель приспособил здоровяка к неожиданной для него роли медсестры, заставил вымыть руки, всунул ему в них некоторые инструменты, а затем сделал укол раненому, и тот потерял сознание.
Со всеми подготовительными и заключительными действиями, операция заняла каких-нибудь три четверти часа. Никто не произносил ни слова. Раненый спал. Врач отдавал краткие распоряжения подельнику-ассистенту. Когда все было закончено, Мишель спросил у обоих ангелов-хранителей, есть ли у них машина. Да, конечно, есть.
— Хорошо. Тогда все в порядке. Отнесите его в машину, отвезите домой, уложите… У него есть жена?
— У него их даже несколько, — насмешливо хмыкнул маленький.
— Тем хуже для него, — возразил Мишель. — Так вот, пусть все они проследят, чтобы он не вставал, и подержат рядом с собой в постели недели две. Затем — нормальный отдых, без женщин, насколько это возможно. Осложнений не должно быть. Если они все же будут, вот мой номер телефона… А теперь убирайтесь.
Через восемь дней у Мишеля Полякова зазвонил телефон.
— Алло! — ответил Мишель.
— Это я, — сказал мужской голос.
— Да? А кто «я»? — спросил Мишель.
— Ну, я. Это вы меня лечили?
— Хм… — Мишель был в затруднении.
— Ну, вы меня недавно лечили…
— А!.. Ну да. И как ваши дела?
— Очень хорошо. Я хочу вас отблагодарить. Сколько я вам должен?
— Мой гонорар — тридцать два франка пятьдесят сантимов, — сказал Мишель.
— Не валяйте дурака. Я тороплюсь. Сколько вы хотите?
— Я хочу именно тридцать два франка пятьдесят сантимов.
— Вы что — идиот?
— Я врач, — сказал Мишель, но не исключено, что я — врач-идиот.
— Ну знаете ли… Первый раз встречаю такое…
— Тридцать два франка пятьдесят сантимов, — повторил Мишель.
— Да послушайте же… Не могу я послать вам тридцать два франка пятьдесят сантимов. Это же идиотизм!
— Это не идиотизм. Это цена одного идиота.
— Ну, тогда я предложу вам другое. Сейчас я не пошлю вам ничего. Но если однажды — кто знает? — вам понадобится помощь, то меня зовут Карбон…
— А меня зовут Поляков, месье Карбон, — парировал Мишель, — и вы мне должны тридцать два франка пятьдесят сантимов.
И он положил трубку.
Прошли годы. Мишель Поляков женился на Франсуазе Швейцер, стал очень известным врачом. Он жил в Париже, на бульваре Сен-Жермен, почти на углу бульвара Сен-Мишель. Когда немцы вошли в город, в июне 40-го, он не захотел сниматься с насиженного места.
Июльским вечером 1942-го года, через несколько недель после речи Лаваля, в которой тот пожелал Германии победы, Мишель Поляков у себя дома старательно вслушивался в плохо различимый голос Мориса Шуманна по лондонскому радио, когда во входную дверь позвонили. Это было время, когда дверные звонки вызывали только страх. Немного позднее Жорж Бидо дал прекрасное определение мирной жизни, хотя сейчас и немного устаревшее: мир — это когда ранним утром раздается звонок в дверь, вы спрыгиваете с кровати, идете открывать, а на пороге — разносчик молока…