Бал. Жар крови

На следующий день ко мне пришли Франсуа и Элен. Элен была потрясена до глубины души; хотя она и не подозревала ни в чем свою дочь, ей было неприятно подавать в суд; она считала, что это причинит страдания Колетт. Но Франсуа, истинный буржуа, уважающий закон, считал своим долгом обратиться в полицию.

— Какой-то бродяга, какой-то заплутавший алкоголик нанес этот удар. Может, один из поляков, работавших на ферме. Что бы там ни было, подумай только: человек, виновный в убийстве и оставшийся безнаказанным, может и снова совершить грабеж или другое преступление. И мы за это будем нести косвенную ответственность. Если опять прольется невинная кровь, отчасти это случится по нашей вине.

— А что говорит Колетт? — спросил я,

— Колетт? Представьте себе, она уехала, — ответила Элен. — Утром ее отвезли на вокзал. Она уехала восьмичасовым поездом в Невер. Мне она оставила записку, в которой сказано, что она не хотела меня будить, что она разбила зеркальце в стиле ампир, которое ей подарил Жан, и что она хочет его немедленно починить. А заодно она воспользуется случаем и посетит подругу по пансиону, живущую в Невере, и вернется через два-три дня. Разумеется, мы дождемся ее возвращения, чтобы решить, что следует предпринять. Бедняжка! Эта история с разбившимся зеркальцем всего лишь предлог! На самом деле ее так ошеломил рассказ того мальчишки, что она решила уехать из этих мест, пробуждающих в ней столь грустные воспоминания, может, для того чтобы не слышать, как вокруг треплют имя Жана. Она так же поступала, когда была ребенком. После смерти бабушки каждый раз, когда я начинала говорить об усопшей, Колетт вставала и выходила из комнаты. Однажды я спросила ее, почему она так поступает, и она мне ответила: «Я не могу не плакать, но я не хочу плакать при всех».

«Колетт решила выиграть время, — подумал я, — наверное, она напишет им всю правду из Невера. Это избавит ее от необходимости признаваться лично, чего она так боится».

Я также подумал, что, возможно, она посоветовалась со священником. Позже я узнал, что она это сделала уже давно и священник порекомендовал ей рассказать родителям обо всем, что произошло, добавив, что это стало бы для нее справедливым наказанием. Но страх причинить страдания обожаемым родителям не позволил ей признаться. Кроме того, я думал и о других возможных причинах отъезда Колетт, но, естественно, не мог догадаться, что она вовлекла в историю Брижит Декло.

— Мне кажется, — сказал я Франсуа, — что Элен права; Колетт будет страдать, если правосудие начнет копаться в их с Жаном личной жизни.

— Боже мой! Бедные дети! Но им нечего было скрывать!

— Что до убийцы — если парень не врет и таковой действительно был, — то он, скорее всего, давно уже бежал отсюда.

Но Франсуа покачал головой.

— Но это не предотвратит повторного преступления, на которое его спровоцирует нужда или пьянство. Если он убьет кого-либо не здесь, а в другом месте, чем это облегчит мою ответственность? Я отвечаю перед собственной совестью за то, что он может совершить, будь то в Саон-е-Луар, в Ло-е-Гаронн, на севере или на юге.

Он взглянул на свою жену.

— Я даже не понимаю, как об этом можно спорить. Ты удивляешь меня, Элен. Как ты, обладая такой безупречной и чистой совестью, не чувствуешь, насколько низка сама мысль о том, чтобы замолчать преступное действие только потому, что это нарушит наш покой?

— Не наш, Франсуа, а нашего ребенка.

— Долг не имеет ничего общего с отеческой или материнской любовью, — мягко возразил Франсуа. — Но к чему спорить? Колетт вернется. Мы обо всем поговорим, и я уверен, что она согласится с моими доводами.

Прошло немало времени. Они стали собираться домой. Намереваясь идти пешком до Мон-Таро, они предложили мне сопровождать их. В течение всего пути, следуя молчаливому соглашению, мы избегали говорить о детях, но я видел, что они думали только о несчастном случае и о вчерашней сцене.

Элен пригласила меня с ними отобедать. Я согласился. Не успели мы закончить трапезу, как в дверь позвонили. Служанка объявила, что пришла Брижит Декло.

— Она хочет переговорить с господином и госпожой Эрар, — добавила она.

Элен страшно побледнела. Франсуа казался удивленным, но так как мы находились в небольшом кабинете, где нам только что подали кофе, он попросил служанку впустить посетительницу и поднялся ей навстречу.

Этот кабинет — очаровательная комнатка, заставленная книжными шкафами, с двумя большими креслами по обе стороны камина. Уже более двадцати лет мои родственники коротают здесь тихие вечера, он — в одном кресле, с книгой, она — в другом, с рукоделием. Между ними степенно и мирно тикают часы, как сердце, которое не тревожат угрызения совести, — чем это не символ супружеского счастья?