Балалайка

– Слышь-ка, сосед, отпиши землицу. Тебе она больше ни к чему. Тебе два аршина за глаза хватит. А мне сынов поднимать надобно. Отпиши землицу, век помнить буду!

Опять вздохнет сосед, опять на другой бок перевернется.

– Земле присмотр нужен, уход, забота. Землица что дите малое, чуть не уследил – пропала. Слышь-ка, не уходи, задержись.

– Надоел ты мне хуже самой жизни! – говорит сосед. – Зачем тебе земля? Что тебе, горя-несчастья не хватает, что ты у меня занять хочешь?

– Какое же это горе – земля? Земля – радость!

– А такое. У меня всего вволю было – и еды, и земли, и мануфактуры всяческой, а жить невмочь. Тоска смертная. Каждый день солнце, каждую ночь луна. Измаялся.

– Ну отдай землицу-то, отдай, – канючит Ванька и соседа за руку теребит.

– Извел ты меня вконец, – говорит сосед, – будь по-твоему. Забирай землю. За сто рублей серебром!

– Да где ж я их возьму? – ахнул Ванька. – Я за всю жизнь таких денег не видал! Смилуйся, зачем тебе деньги? Ты же помрешь завтра!

– А это не твоя забота, – отвечает сосед, – мои деньги, что хочу, то и делаю. Захочу – в печке спалю, захочу – в нужнике попользую, захочу – тебе подарю. Понял? Слово мое последнее, другого не жди. Желаешь землицу задарма получить – поди поищи дураков, может, и сыщешь.

– Ну сбрось хоть маленько, – просит слезно Ванька.

– Я сброшу, а ты первый надо мной посмеешься, недоумком на весь свет ославишь. Не будет такого. Земле своя цена. Не хочешь не бери. Неволить не стану. И перестань мне на рубаху слезами капать, не зли.

– Ты хоть до урожая нового погоди, – взмолился Ванька.

– А ждать мне некогда. Мне к завтрему помирать. Значит, деньги сегодня нужны. Вынь да положь. А нет – ступай!

Побежал Ванька домой деньги считать. Все сундуки отпер, все кубышки раскрыл. Перебирает медяки, в кучки складывает. Все перечел – трех червонцев не хватает. И даже если все продать – и дом, и сарайку, и скотину до последней курицы, все равно чуток не хватит. Совсем чуток, может быть, одной копейки.

Мечется Ванька по избе, в углы залезает, под лавки заглядывает, ищет, что бы еще продать можно. И тут слышит – на дворе трень-трень, балалайка играет, младший сынок струны теребит. Выскочил Ванька за дверь, хвать балалайку и к себе тянет. Вот и слава богу, нашлось что продать. На что балалайка доброму хозяину? Поди, не плуг, не соха, не моченый огурец. Ни поработать ей, ни укусить. Бестолковая штука. Баловство, одним словом. Красная цена – пятак. Дадут копейку, и на том спасибо!

Тащит Ванька балалайку на себя, а младший сынок не отпускает, к себе жмет.

– Не продавай, тятька, дедову балалайку. В ней такой звук краше сыскать нельзя. Лучше я ее тебе отработаю.

– Дурак ты раздурак! – отвечает Ванька. – Отработаешь ты ее мне когда еще, а деньги сегодня нужны. Отпусти балалайку!

– Не продавай, тятенька. Мне без балалайки не жить, – плачет сынок.

– А это как знаешь. Но только балалайку я продам, хошь бы вы все перемерли в одночасье. Я, может, ту землицу всю жизнь ждал. И за здорово живешь отдавать ее не собираюсь.

– Отпусти балалайку, – орут старшие сыны и колотят брата под бока, – мы через твою дурость землицы лишаться не желаем! Балалайкой сыт не будешь, богатства с нее не наживешь!

И уж так бьют-колотят, что ребрышки хрустят-ломаются. Чуть вовсе не забили. Упал сынок младший.

Ванька балалайку поднял, в холстину завернул и на базар свез. И скотину свез, и сундуки пустые, и ложку распоследнюю. Продал все, подчистую. Скотину да ложки за сто рублей, балалайку за копейку. Пошел к соседу. Забирай деньги!

Сосед в гробу ворочается, деньги считает, каждую бумажку против свету смотрит, каждую монетку на зуб пробует. Привередничает – что это здесь за пятнышко, что это монетка не блестит? Боится, что обманут. На три раза перечел, в платок завернул, бечевой перевязал и в гроб, в уголок, под суконную обивку засунул. А к утру, как обещался, помер. Скучно ему жить было, что с землей, что без.

Только вот денег при нем не оказалось. Ванька с сынами весь гроб перетряхнули, каждую досочку простукали, соседа-покойника пересмотрели-перещупали. Не нашли денег. Куда делись неизвестно. Хоть лопни с досады!

Закопали соседа по-быстрому и пошли землю мерить. Вышли в поле. Большущее оно, с одного конца другого не видно! Связал Ванька две палки концами, поставил между ними распорку и ну шагать, мерку крутить. Сзади сыны идут, в затылок дышат. Полдня мерили, столько земли! Умаялись. Сели на траву передохнуть. Сидят. Ванька с прищуром на поле глядит, комья земли между пальцами растирает, нюхает, на язык пробует. Хороша землица! В такую воткни палку сухую, она корни пустит, листом зашелестит. И, главное, не чужая она теперь, не дядина – своя!

Год Ванька счастливей счастливого жил.

И еще год.

И еще.

В поле дневал, в поле ночевал. От радости задыхался. А еще через год пообвыкся. Привык к тому, что богатым стал, что уж не медяки в сундуках, а злато-серебро. И случилась тут с ним нежданная беда.