Баламут 2

— Угу. Но недостаточно энергично… — ответил я, заметил, что канонада начинает затихать, оборвал разговор с Валерием Макаровичем и обратился к своим: — Нас ждут. И это, определенно, радует. Кстати, как там наш клиент?

— Томится в собственном соку… — раздраженно буркнул Тёма. — Не упакуй мы его тушку в мешок для трупов, на запах мочи сбежалось бы все окрестное зверье.

— Может, помоем? — спросила Долгорукая. — К примеру, в морге или на мойке для техники. А потом засунем в чистый мешок, ибо возить воняющие тушки в нашем самолете как-то не хочется…

Идея с мойкой для техники мне понравилось, так что китайца помыли именно на ней. Из шланга, струей водой, бьющей под приличным давлением, но добросовестно. Там же и высушили. А после того, как затолкали в новую «подарочную упаковку», отвезли на аэродром и, последовав совету Виталия Михайловича, загрузили в багажный отсек, согласившись, что перелет до Читы «язык» как-нибудь переживет. Потом попрощались с Тверитиновым и механиком-водителем, поднялись на борт «Стрибога» и разделились: мужики ушли в салон-гостиную, женщины — в спальню, принимать душ и все такое, а я отправился в кабину пилотов. Выяснив, что все необходимые разрешения уже получены, дал команду взлетать и заглянул в закуток стюардессы. Там попросил Олю организовать нам трапезу поплотнее и сразу же сделал заказ, а потом сдвинул в сторону дверь в салон-гостиную и услышал завершающую часть монолога Тёмы:

— …кто им мешал не вылезать из рейдов?

— О чем речь? — спросил я.

Ясень, расположившийся на диване, поскреб ногтями чешуйки на щеке и пожал по по-человечески широкими плечами:

— Секач веселится. По его мнению, если наши «домоседы» увидят этот самолет и узнают, что он принадлежит тебе, передохнут от зависти. Кстати, ты в курсе, что они на тебя уже смертельно обижены?

Я прошел к ближайшему свободному креслу, сел, положил руки на подлокотники и отрицательно помотал головой:

— Неа. А за что?

Николай Петрович презрительно усмехнулся:

— Причин достаточно. Во-первых, ты обговорил с Императором условия возвращения общины в Большой Мир, не посоветовавшись с экспертами по всему и вся. Во-вторых, не продавил ни одного высшего ордена России для выдающихся государственных и общественных деятелей, хотя у нас таких, оказывается, полно. В-третьих, не поделился накоплениями с личностями, подарившими тебе возможность выжить, вырасти и научиться воевать с корхами на равных. В-четвертых, скрывал Императрицу от тех же личностей, тем самым, лишив их возможности завоевать ее уважение и сделать карьеру при дворе Долгоруких. В-пятых, заставил общину дать никому не нужную клятву, то есть, оскорбил недоверием всех засечников. В-шестых, намеренно принес слишком мало аэростатов, дабы народ, измучившийся от жизни под невыносимым давлением магофона иного мира, перегрызся за право улететь в Большой Мир в первой партии. И, в-седьмых, наверняка поучаствуешь в торжественном награждении, причем вместе со своими женщинами, хотя в списке, утвержденном Советом, вас нет.

— А тут еще и свой самолет имеется, верно? — спросил я, не без труда задавив мутную волну бешенства, накатившую из глубины души, увидел подтверждающий кивок и поймал мысль, мелькнувшую на краю сознания: — Народ, может, их чуток повоспитывать? Скажем, сообщить, что твари нашли поляну, с которой стартовали аэростаты, поэтому вторая партия улетит к Стене с другой, расположенной значительно дальше, и устроить ей веселую трех-четырехчасовую ночную прогулку по буеракам?

Глава 21

12 сентября 2112 г.

…Очередная развеселая ночка закончилась в восьмом часу утра, и я, наскоро ополоснувшись и чисто символически перекусив, активировал новое заклинание школы Разума с говорящим названием равнодушие, взбодрил себя и своих женщин восстановлением, вывесил в центре гостиной «зеркало» и перешел из убежища во вторую спальню Боярского номера, с недавних пор используемую в качестве пыточной. Увидев наши замученные лица, матушка со Степановной, развлекавшие «клиента» последние пять с лишним часов, назвали нас маньяками, коротко рассказали о своих достижениях и свалили. Все туда же, в Дагомыс. «Бабка» — отдыхать от работы с сознанием китайца, а моя родительница — мыться, переодеваться, приводить себя в порядок и все такое.

После их ухода Язва и Бестия покосились на «языка», пребывавшего в бессознательном состоянии, попадали в кресла, все еще хранящие тепло тел покинувших нас женщин, взяли со подлокотников портативные терминалы и занялись доработкой почти готового фильма. А я подошел к кровати, изучил состояние организма «пациента», влил Природу в те места, где ощущал ее нехватку, привел пленника в сознание и принялся прогонять по всему списку вопросов, заботливо подготовленных старшими. А для того, чтобы ответы, не дай бог, не забылись, записывал беседу на микрокамеру, предусмотрительно закрепленную на люстре еще до ухода на «перерыв».