Баланс белого

Потом меня рвет — рвет надрывно, от самого дна, мутные кольца прорываются сквозь мое тело, выплевывая в жерло унитаза мусорные образы соборов, дворов и каналов, как от водки — чистый желудочный сок со сгустками, похожими на сперму. В бреду галлюцинаций кажется, что я выхаркиваю сперму из самого своего нутра, смешанную с воспоминаниями, песней, вагнеровским голубоглазым гитаристом и губной гармошкой: «О, Mother, tell your children not to do what I have done!» Казалось, внутри хлопают все мои пустоты — желудок, влагалищная труба, пузыри, мочевые и плавательные, сердце и бог знает еще что.

Мне очень плохо, но я уже в сознании.

Я сижу на краю унитаза и включаю реле старой стиральной машинки.

Когда тиканье прекращается, я запускаю реле снова.

Дверь туалета вдруг открывается. Митчелл берет меня за подмышки и тащит на кухню.

Бледный Ольховский еле держится, прислонившись к дверному косяку.

Макс наливает в стакан водку:

— Пей!

— Нет, не могу.

— Дура! Макс, я буду держать, а ты лей. Музыку включите, а то, блядь, щас орать будет.

Митчелл крепко хватает меня за волосы и припечатывает мою голову к стене.

Я кричу.

«О тебе узнал я во вчерашнем странном сне», — звучит музыка из магнитофона.

Еще один удар.

— Да замолчи ты, сука!

Из носа течет кровь.

«Всё, что я увидел, будет вечно жить во мне».

— Че ты за хуйню опять включил!

Кровь горячая, течет по верхней губе, попадает в рот.

В ноздрях хлюпает.

Как в детстве. Я не выношу мыть голову. Не потому, что от шампуня щиплет глаза. Потому что, когда мама смывает пену, теплая вода заливает ноздри. Мне страшно и я кричу.

Но теперь я не кричу. Я только стискиваю зубы. Выскальзывают обрывки какого-то фильма о временах военной хунты в Аргентине.

Еще прижимает к стене. Я не сопротивляюсь.

«Ворвался в это небо, я вспомнил, где я не был, о чём мечтал».

Мечтал… Мечтал… раздается у меня в голове почему то голосом Богдана.

— Давай уже!

Снова что-то заливает мне ноздри, саднит глотку. Водка. Макс заливает в меня водку. Я не сопротивляюсь и глотаю. Глоток. Еще глоток. Глотки отмеряют время вместо ударов сердца. Я успокаиваюсь. Они, наверное, даже не ожидали. Размазывают водку по моему лицу. Вытирают, догадываюсь я. Фосфоресцируют угасающие знаки и буквы. Я проваливаюсь снова.

Меня встряхивают. Кажется, я лежу на полу. Голова стучит об пол. Я чувствую щекой, что пол холодный. Это несколько отрезвляет.

В глазах плывут кровавые стеклоблоки.

— Рюкзак…

— Иди нахуй, рюкзак.

— Да ладно, пусть забирает. Примут ее где-нибудь — пьяная и все. Не труп же, кому она нужна?

— А если…

— Не, уже все, если проснулась, больше ничего не будет. Водка так, для запаха. Выпила, избили алкаши. Менты еще добавят. Чепа сейчас отвезет подальше. Тоже, блядь, мудак. Приехал. Нахуй ты мне теперь нужен? Зассал, так пиздуй обратно в свой Киев.

— Подожди, хоть раскумарится.

— Да с ним все нормально. Через час будет готов ехать.

Складываю разбросанные вещи в рюкзак. На кровати лежит мишка, я беру его в руки, прижимаю к себе и плачу. Чувствую себя пьяной алкоголичкой, прижимающей ребенка.

Беру рюкзак и выхожу в кухню.

Меня хватает Кольчепа. Держит за плечи и куда-то ведет.

— Кольчепа, как ты здесь?

— Прилетел. На крыльях. В Киев едешь? Только но, не падай, веди себя прилично. Положу тебя на заднем сидении — будешь спать.

Трасса М20 прокручивается в обратном направлении, но в моем сознании это совсем другая дорога. Мне кажется, что я еду через Румынию и Болгарию к нему в Анкару, по маршруту, который когда-то прокладывала на карте.

Я не соображаю, снится ли мне все это, на самом ли деле это происходит. Огни за окном. Засыпаю и снова открываю глаза. Иногда в моих руках оказывается стаканчик с кофе, я пью маленькими глотками. В колонках сзади меня гремит какая-то музыка.

Разметочные полосы сливаются и расходятся, превращаются в пунктир и исчезают. Деревья сближаются… расступаются… их кроны то смыкаются, то открывают небо.

Снова ночь. Оранжевые цепочки огней на холмах. Мы въезжаем в город. Я почему-то уверена, что это Анкара.

Машины останавливаются на светофоре.

Блестки огней медленно движутся по черному багажнику «Тойоты», притормозившей впереди нас.

Светящиеся окна и витрины города.

Меня высаживают на пустынной улице. Машин нет. Вдруг появляется ясное ощущение, что идет война. Поэтому на улицах никого. Пытаюсь остановить случайную машину, преграждая ей путь. Машина останавливается. Из нее выходит водитель. С размаху толкает меня. Я падаю на асфальт и ударяюсь головой.

Потом появляются врачи. Видимо, кто-то вызвал «скорую».

В темноте ночи — война.

И ни малейшего признака приближающегося рассвета.