Баланс столетия

Школа… Древний домишко в два этажа. Крутые, кое-как сколоченные лесенки. Вместо классов — узкие, разделенные фанерой каморки. Ждать очереди на сдачу зачета надо, распластавшись по стене в коридоре, чтобы другие могли пройти. На перекошенных дверях листки со списками сдающих зачет.

Директор — пожилой коренастый человечек с копной торчащих желто-седых волос. Арнольд Левин. Почему-то остался в городе. Почему-то хлопотал об экстернате, куда устроил безработных институтских преподавателей. Без пристального начальственного надзора ввел французскую систему обучения. Его взгляд полон изумления: «Почему молчали, где работаете? Виноват, служите. Так, кажется, надо говорить? Никаких экзаменов. Получите аттестат по сумме сданных зачетов. У вас же одни пятерки. В следующий раз зайдите ко мне — все будет выписано».

Лето. На Пятницкой разобрали печурку. Натерли полы. Повесили на окна белые занавески. Пахнет поджаренным черным хлебом, на котором поблескивает чуть присыпанный сахарный песок. В вазочке вареная сахарная свекла. Настаивается золотистый чай. Из свежего липового цвета.

На домашнем совете решается вопрос о дальнейшем образовании Нины.

«На чем ты остановилась?» — «На университете». — «Факультет?» — «Искусствоведческое отделение». «Почему?» Ответ знает один дядя Сигизмунд: увлечение искусством — от него. У Кржижановского по-прежнему нет работы. Его имя исчезло из титров фильмов «Праздник святого Йоргена» и «Новый Гулливер». Вступление в Союз писателей не улучшило его положения. Наоборот — он попал под прицел беспощадных цензоров. Недавно один из редакторов ему сказал: «Ваша культура для нас оскорбительна!»

На улице жарко, а в вестибюле старого здания университета леденящая стужа. Чугунные плиты пола. Серый полумрак потолка. В дальнем углу, за покоробившейся фанерной перегородкой (откуда столько кругом фанеры?!) закутавшаяся в изношенный шерстяной платок женщина с морщинистой шеей и пергаментного цвета высохшими руками, распухшими суставами — приемная комиссия филологического факультета. Заочного отделения. Сам университет сейчас на Урале.

«Искусствоведческое отделение — не университетское. Из ИФЛИ перевели. В декабре 1941-го. У ифлийцев свои порядки: партийный вуз». — «Партийный?» — «Конечно. ИФЛИ в 1931-м организовали, чтобы красную профессуру готовить. В 1934-м к нему Коммунистический университет имени Свердлова присоединили. Вместо истории краеведение ввели, чтобы правильно трактовали историю на местах. Антирелигиозное отделение, теории и истории искусства. Поглядите, в проспекте так и написано: „Марксистско-ленинская трактовка явлений искусства и методика их изучения применительно к задачам партии“. Очень серьезный подход. Там все партийные руководители лекции читали. Теперь и у нас будут. Вот Александр Иванович Лебедев — он в ЦК всем изобразительным искусством ведает. С него и лекции начинаться будут…»

NB

1942 год. 17 октября арестован член Союза писателей с 1929 года Е. О. Пяткин-Венский (Ермолаевский переулок, дом 13/31, квартира 35). Обыск в комнате проходил с 20 часов 10 минут до 00 часов 40 минут в присутствии свидетеля — соседа по квартире Л. А. Белинского. Все его бумаги конфисковали. Арестованного поместили в Бутырскую тюрьму, откуда 24 мая 1943 года отправили в Сибирь. 4 ноября того же года Пяткин-Венский умер в Красноярской краевой больнице от дистрофии третьей степени.

Преподаватель эстетики профессор Иван Маца рассказывал: в 1910 году Василий Кандинский написал первую абстрактную композицию. В том же году патриархом современного искусства Хервартом Вальденом были основаны журнал и галерея «Дер Штурм». Так появился центр экспрессионизма. Таким образом, 1910-й — год рождения «авангардного искусства». Наступление же на него развернулось в Третьем рейхе в 1930-м.

Именно тогда министр внутренних дел Тюрингии, он же член первого народно-социалистического местного управления, приказал убрать из Веймарского дворцового музея полотна Кокошки, Клее, Берлаха, Нольде, Фейнингера и уничтожить «вырожденческие фрески» Оскара Флеммерса. Орган нацистской партии предупредил: «Музей в Веймаре — только начало».

Нет, это излагалось не на университетских лекциях. Там перечисленные имена вообще не упоминались. Оглашенные были изгнаны и из советского храма. Казалось, навечно. Просто Маца начал переводить на семинарском занятии немецкий текст. Студентке пришел в голову русский аналог — венгр по национальности, Иван Маца говорил с сильным акцентом и иногда затруднялся в подборе слов.