Баланс столетия

Кто думал о вкусовых качествах первого гамбургера или хот-дога, главное — они существовали на тех же московских улицах и были доступны. В обратной перспективе становится очевидным: и в галереях не могло существовать художественных критериев. Важно было поразить, еще лучше шокировать, выдать что-то, дающее почву для сложных умствований, за которыми не стояли ни подлинная мысль, ни подлинное переживание.

Невольно приходила на память узкая улица в верхней части парижского Бульмиша — бульвара Сен-Мишель. Усыпанный гравием ухоженный двор с огромными агавами. Стеклянная дверь подъезда. Медленный лифт с дверью в кабинет, выдержанный в стиле Людовика XVI. Стены, обставленные книжными полками. У обрамленного атласными портьерами окна заваленный книгами стол. И голос хозяина — директора Центра Помпиду Бернара Дориваля: «Музейщики — не критики. Они историки искусства. И в торговых галереях нам делать нечего. Практически мы там не бываем». — «А исключения?» — «В отношении себя не припомню».

Когда-то Станислав Понятовский, приглашенный своей любовницей императрицей Екатериной Второй совершить совместное путешествие в Крым, заметил, что все время поездки ощущал себя в каком-то полусне. Картины, открывавшиеся его глазам, впечатляли, но не убеждали. Существовали и не существовали одновременно — эффект потемкинских деревень, как назовут его историки. Не этот ли эффект мы наблюдали в горбачевские годы?

Генсек использовал любой повод, чтобы отправиться в заморское путешествие. Его страстью было представительствовать и говорить. Говорить без шпаргалок, зачастую без подготовки, легко, свободно и — ни о чем. Сказанная в начале «перестройки» фраза: «Сначала начнем, а там будет видно» превратилась в девиз его времени. Так и осталось непонятным, в чем заключалось начало и какой именно процесс, по выражению Горбачева, пошел.

Мир восхищался его контактностью, изо всех сил старался разглядеть элегантность в Раисе Максимовне, не только повсюду сопровождавшей мужа, но и в любых условиях продолжавшей им руководить. Газеты за «бугром» привычно перечисляли ее туалеты, умение выбирать драгоценности.

А в Советском Союзе нарастала неприязнь — не только к мужу, но прежде всего к жене, непонятным образом возглавившей Старую площадь. Бесконечно менявшаяся ею прислуга распространяла рассказы о причудах президентши, ее капризном и властном характере, полнейшем презрении к обслуживающему персоналу, да, по сути, ко всем, кто занимал более низкое положение относительно президентского престола. Было известно, что с жалобами бесполезно обращаться на имя Горбачева, зато любая просьба, направленная на имя Раисы Максимовны, будет исполнена.

«Совки», как сами себя называли советские граждане, не могли не видеть, что Раиса Максимовна по сути осталась в своей первой профессии — она окончила философский факультет Московского университета, готовивший преподавателей марксизма-ленинизма. Горбачева-Титаренко не только выступала несколько лет в этой роли, но и написала соответствующую диссертацию: об экономических и идеологических преимуществах колхозного строя на примере Ставропольского края. Раиса Максимовна представляла ненавистный для всего студенчества и коллег тип преподавателя-соглядатая.

* * *

Эта делегация посетила нас неожиданно — профессор Леонард Берецки, директор Национального художественного музея Венгрии в окружении своих заместителей и представителей венгерского министерства культуры. Они хотели приобрести картины «Новой реальности» для музеев Венгрии. Именно многих музеев. Профессор имел в виду заменить представленный в них раздел советской живописи подлинным русским искусством, по его собственному выражению. Работы Белютина, как и произведения художников Студии, на слайдах, которыми располагали Кассу и Дориваль, произвели на него очень сильное впечатление.

В результате просмотра министерство культуры Венгрии приобрело сто двадцать картин.

«Если бы мы знали, что у русского искусства такое лицо! — Профессор забывает о сдержанности. — Сознаюсь, никогда не терпел социалистического реализма. Реализм в нынешних условиях означает приземленность, способ удерживать людей на уровне бытового восприятия. Короче — поп-культура, которая устраивает любое правительство при любом строе. Это же идеальный вариант — человек, поглощенный отправлением физиологических процессов и во всех проявлениях своего „Я“ зависящий только от них.

Но „социалистический“ — это уже и вовсе трагическое дополнение. В мире, кипящем от несостоявшихся жизней, несчастий, разочарований, делать только то, в чем нуждается очередной деспот. Фальсифицировать то единственное, что может приносить людям разрядку, облегчение, возможность сохранять человеческое существо, — искусство!

Из Советского Союза прибывали когорты таких деятелей. У нас их не терпели. А в музеях — что ж, вынуждены были держать. Политика! Но, слава богу, теперь конец! Может быть, навсегда». И общий хор: «Ждем вас как гостей нашего правительства. Вместе с художниками „Новой реальности“».