Баланс столетия

NB

В 1997 году начальник Управления регистрации и архивных фондов ФСБ России генерал-лейтенант Яков Погоний даст интервью газете Союза предпринимателей «Век» (председатель Союза — бывший помощник Юрия Андропова, а затем Константина Черненко Аркадий Вольский). Речь будет идти о доступности архивов Лубянки.

«— Яков Федорович, кто может зайти в самое секретное место Лубянки?

— Доступ туда имеют только сотрудники Центрального архива ФСБ. Это незыблемый принцип нашей работы… Ни представители других государственных органов, ни даже офицеры оперативных подразделений ФСБ сами войти в помещение архива не имеют права.

— Но, вероятно, представителя аппарата президента пустите куда и когда ему понадобится?

— Порядок один для всех: получить архивную информацию можно только через письменный запрос. А поиск и подбор документов относятся к компетенции исключительно нашей службы.

— Однако в средствах массовой информации нередко появляются сообщения типа „мне удалось откопать в архивах Лубянки…“

— Писать-то пишут, но в архивах Лубянки сам никто не „копается“, да и войти в него просто так невозможно.

— И тем не менее представим нестандартную ситуацию. Предположим, в России начались политические события, переросшие в путч. Группа вооруженных экстремистов врывается в здание Лубянки и пытается проникнуть в помещение архива.

— Мы сами решим, как поступать с архивом.

— Неужели взорвете?

— Надо будет — взорвем. Хотя у нас существует множество других секретных и более эффективных способов уберечь от политических экстремистов тайны Лубянки».

(Отсюда естественный вывод: никакая доброжелательница и помощница Солженицына работать над материалами о ГУЛАГе не могла. Также и сам писатель. Если не работал в соответствующей системе.)

Страна рассыпалась легко и бесшумно. Как карточный домик. Никто не говорил о ее будущей судьбе. Никто не испытывал никакой эйфории, наоборот — глубочайшую апатию. Многие понимали, что подковерные игры Кремля чреваты прежде всего экономическими бедствиями. Но в России экономические катаклизмы никогда и никого не побуждали к действию — их было много, и русское «авось» позволяло теплиться надежде, что и на этот раз надвигающуюся катастрофу удастся пережить.

А главное — так называемая свобода, обеспечиваемая правлением Горбачева, не была настоящей свободой. Сразу стало понятно, что государственные богатства разойдутся по рукам тех, кто еще вчера (а может быть, и сегодня) осуществлял идеологический досмотр. Заведующие отделами Центрального Комитета комсомола, ответственные аппаратчики Старой площади стали непонятным образом получать огромные и, как оказалось впоследствии, невозвратные кредиты под самые фантастические программы, которые никто не умел или просто не собирался осуществлять. Самой удобной и поощряемой областью становилась культура. Галереи, выставки, фонды, институты по изучению самых замысловатых и никому не нужных предметов поглощали колоссальные средства, не давая никакой отдачи, кроме внешней видимости культурного расцвета — очередной вариант потемкинских деревень.