Баланс столетия

Сомнений не оставалось: что-то должно было произойти. Побледневшие лица руководителей Городского дома пионеров. Сбивающиеся с ног костюмеры. Чуть ли не круглосуточные репетиции горнистов. Пополнившиеся ряды знаменосцев, печатающих свой бесконечный марш в Мраморном зале, освобожденном от обычных занятий балетной группы. Газеты были заполнены материалами о наконец-то открывавшемся XVIII съезде. В городе стояла предгрозовая тишина — все помнили, что депутаты предыдущего съезда были уничтожены почти полностью. Почетное присутствие в Кремле и на этот раз воспринималось как испытание судьбы. В бывшем Чудовом переулке все отражалось, как в зеркале. Просто никто не знал, какие потемкинские деревни предстояло соорудить на этот раз. Кто-то из старших пустил слух о встрече с делегатами съезда в Колонном зале, хотя в этом и не было ничего особенного.

Само собой разумеется — приветствие юных вождю и учителю. Но отчаянную борьбу авторов текстов не удавалось скрыть от исполнителей. Наторевшие в своем придворном ремесле мэтры и неожиданно объявившийся 26-летний выпускник Литературного института, успевший напечатать несколько стихотворений для детей Сергей Михалков. Самый ретивый. Самый безоглядный. Не было такой партийно-сиюминутной темы, за которую бы не брался и не становился самым откровенным. В школах учили его стихи не о великане дяде Степе, а о шпионе. В 1937-м михалковский «Шпион» стал символом ежовщины:

Он, как хозяин, в дом входил,
Садился, где хотел,
Он вместе с нами ел и пил
И наши песни пел.
Он нашим девушкам дарил
Улыбки и цветы,
Всегда он с нами говорил,
Как старый друг, на «ты».

Дальше шло бесконечное перечисление «его» козней и наконец:

Мы указали на мосты,
На взрыв азотной кислоты,
На выключенный свет.
И мы спросили: «Это ты?»
И мы сказали: «Это ты!»
А он ответил: «Нет!»

Михалковскому шпиону отрицание мнимых преступлений помогло так же мало, как Бухарину, Рыкову, Каменеву и пяти расстрелянным первым маршалам Советского Союза, чьи портреты в один прекрасный день под строжайшим наблюдением учителей школьники всей страны вырывали из учебников и сдавали педагогам. Михалков также требовал высшей меры наказания — средствами так называемой поэзии. Точнее — рифмованной газетной прозы. Зато в дни съезда он мог дать волю прирожденному романтизму:

Где бы мы свой самолет ни вели,
Где бы ни плыли и где бы ни шли,
Где бы ни строили мы города,
Имя заветное с нами всегда.
Если ты ранен в тяжелом бою,
Если у гибели ты на краю, —
Рану зажми, слезы утри,
Имя заветное вслух повтори…
Сталин, чье имя, как песня, живет,
В бой призывает, к победам ведет!

Теперь главным было, чтобы текст не заменили другим, чтобы кто-то не перебежал дорогу так пленительно начинавшейся жизненной карьере. Опасения были напрасны. Вождь и учитель любил достаточно двусмысленные ситуации, чтобы ему прислуживали именно «бывшие», родовитые, еще лучше титулованные.

В данном случае о титуле говорить не приходилось. Но Михалковы были дворяне, а за поэта боролась к тому же достаточно знаменитая теща — дочь художника В. И. Сурикова, жена известного советского живописца П. П. Кончаловского, отличавшаяся завидной энергией. Как бы ни было, автор гимна вождю и учителю отсиживал все репетиции, покоряя педагогов-репетиторов любезностью и нарочитой наивностью: он в самом деле обожал Сталина, в самом деле всего только записывал рвущиеся из сердца строки.

День Парижской коммуны, непременно упоминавшийся всеми советскими календарями. С утра вереница автобусов отправляется из Чудова переулка, чтобы въехать в Боровицкие ворота Кремля. Пока еще только репетиция — прогон, зато вечером выступление на самом съезде. Ни одного педагога. Снова кругом «вожатые». И бесконечные повторения: микрофоны, повороты — к залу, к столу Политбюро, вход, уход. Еще раз. Еще! И еще — до обмороков. Все должно быть естественно. Непринужденно.

«Легче, ребята! Легче! На одном дыхании!» — Режиссер Николай Охлопков, тот самый, который играл так понравившегося Сталину «человека с ружьем» в фильме «Ленин в Октябре», славился умением организовывать массовые зрелища. Правда, здесь должно было преобладать военное начало: армия юных.