Директор Московского городского дома пионеров Паншин был «брошен» на организацию образцового (а как же иначе?) испанского детского дома. На Клязьминском водохранилище. Еще дальше от Москвы и населенных мест, на станции Обнинское, был другой испанский дом. Дома строили прочно, обстоятельно, за хорошей оградой. Ребята приезжали со своими воспитателями из числа раненых или ставших инвалидами испанских бойцов. Но всех вместе их окружали советские учителя, воспитатели, охрана. Все устраивалось не на месяцы — на годы. Оказалось, на всю жизнь. И пусть не тогда, пусть много позже неизбежно должно было вырваться слово: заложники.
Когда это поняли сами баски? Встреча оказалась далеко не дружелюбной. Два совершенно разных образа жизни. Хмуро сведенные брови председателя совета отряда Петруки Инскарте. Молчаливый Хосе Мануэль Арреги, лишившийся руки боец республиканской армии и превращенный в учителя наскоро организованной испанской школы. Красавица Хесуса Роко, ставшая студенткой техникума связи. Школьники Даниэль Мансо, Касадо… Слова представителя Коммунистического интернационала молодежи Мэндетты: «Всю жизнь под вашим небом… Такого себе даже нельзя представить…»
Встречи будут повторяться. Ребят станут вывозить в Москву — для участия в правительственных концертах. Где только они не станцуют свою хоту с лентами, заплетающими поставленный посередине сцены шест! Год 1938-й. Год 1939-й. Октябрь 1940-го. Дружба с Германией положила конец русско-испанской дружбе. Заложники остались только заложниками.