Балансовая служба

– Хе-хе-хе, – разразился дребезжащим, как кашель, смехом сутулый тип с бледным лицом силата, ткнул в Митрохина указательным пальцем, – что, заблудился?

Иван Васильевич в панике ринулся к домам, надеясь укрыться в каком-нибудь тихом дворике от пристальных взглядов и спешащей по следу (он был в этом уверен) Балансовой службы. И словно в современной Москве увидел возле подъездной двери доску под стеклом, а на ней множество красочных объявлений. Окинул взглядом. Поразило столь распространенное в Москве настоящего: «Избавим от лишнего веса». И чуть ниже огромными буквами – «Ампутационный центр». «Баня. Запарили Друзья и знакомые? Давайте запарим их вместе до смерти». «Сдавило грудь? Не можете дышать? Беспокоят почки? Пошаливает печенка? Соглашайтесь на принудительную балансировку». На плечо его легла тяжелая пятерня, и глубокий бас проговорил:

– Попался, человек!

Сразу, с разворота, как не бил никогда в жизни, Митрохин вломил незнакомцу между ног. Ощущение было такое, будто тот специально, на всякий случай (разные, знаете ли, бывают случаи) подложил туда чугунную сковородку. Бамс! Показалось, даже звон услышал! Ступня взорвалась болью. Но подействовало. Джинн охнул и присел на тротуар, держась за промежность скрюченными от напряжения пальцами. Выдавил басовито:

– Мерзавец!

– Ага! – крикнул Митрохин. – Получил, скотина!

К нему уже тянулись белесые пальцы прохожих.

Бежали от центрального офиса крепкие балансировщики в джинсовых куртках.

Он помчался прочь, почти не разбирая дороги, кинулся в темную подворотню, миновал небольшой переулок, пронесся через заполненный грохотом странных агрегатов двор, влез в дыру в деревянном заборе, повалил какие-то ящики, наполненные отбросами… и вдруг оказался лицом к лицу с красивейшей из женщин, что ему доводилось видеть в жизни. Рыжеволосая, с белым, как снег, лицом, она стояла посреди пустынного двора, смотрела в черную бездну неба и, казалось, мечтала.

Увидев беглеца, женщина распахнула изумрудные глаза. Банкир отпрыгнул, но она проворно метнулась к нему и обхватила руками, припала к Митрохину всем телом.

– Откуда ты взялся?! – выдохнула она. – Здесь?!

Голова у банкира закружилась, он почувствовал себя мелким зверьком в когтях крупного хищника и забился, пытаясь освободиться. Как набат ударили в памяти слова Медеи – «гулы – существа женского пола».

– Пустите, – жалобно попросил Митрохин, освободиться никак не удавалось, – пожалуйста, пустите меня.

– А вот и нет, – ответила гула, – я, может, тебя всю жизнь искала, всегда к тебе рвалась, да кто же меня к тебе пустит. Я же не там, на самом верху, в их распроклятой службе. Я же здесь. Простая гула. А ты вот как… Сам ко мне пришел…

Чувствуя, что окончательно теряет рассудок, Митрохин дернулся сильнее, крепкая ткань пиджака не выдержала и порвалась, лацкан остался в руках красивейшей из женщин, а банкир метнулся через небольшую рощицу, вдоль черного здания, мимо ряда темных окон и неизменных бетонных фонарей. Он споткнулся, растянулся на асфальте, угодив локтями в лужу, поднялся и побежал дальше, обогнул здание, поднырнул под нагромождение металлических конструкций и пребольно ударился об одну головой… Увидел, как, увеличиваясь в размерах, растет над ним чудовищная крылатая тень. Митрохин затравленно обернулся, задрал голову и снова увидел ее, белолицую и рыжеволосую.

Она падала на него с неба, разбросав руки для объятия, черные кожистые крылья трепетали за спиной женщины.

– А-а-а-а-а-а-а! – закричал Митрохин, его обхватили под мышками мягкие руки и вознесли в небо. В лицо пахнуло ветром и запахом сладких духов, и он потерял сознание от ужаса, успев напоследок увидеть, как его босые ноги, едва не задев угол крыши, болтаются над стремительно удаляющейся землей…

* * *

Очнулся Митрохин от боли в запястьях. Сердце забилось тревожно. Предчувствуя, что сейчас увидит нечто страшное, он открыл глаза. И точно, в зеркальном потолке отражался толстый человек с перекошенным от ужаса лицом, лежащий на широкой кровати. Веревки растянули его, словно на пыточном столе инквизитора. Саднило запястья и лодыжки, прикрученные к ножкам кровати.

Гула обнаружилась неподалеку. Она сидела на полу и, подперев щеку кулачком, рассматривала Ивана Васильевича. В глазах читался неподдельный интерес.

– Очнулся? – поинтересовалась она.

– А что, незаметно! – проворчал Митрохин. – Где я, черт тебя дери?

– Если будешь дерзить, ни за что не узнаешь.

– Дерзить?! Совсем сбрендила, дура бледнолицая? Говори, где я. Ну, быстро.

– Фи, какой противный… Ну хорошо. Ты в моем обиталище.

– В твоей квартире? – уточнил Митрохин.

– Можно и так сказать, – гула наморщила маленький носик и засмеялась. – Ка-вар-ти-ра… Хорошее слово. Напоминает ка-вар-дак. Это потому, что у вас в жилищах всегда царит хаос?

Митрохин отметил, что смех ее звучит довольно противно. Иногда так бывает. Встретишь женщину, и кажется она тебе самой прекрасной на свете.