– Научного коммунизма, что ли? – осторожно переспросил Митрохин.
Жрец медленно кивнул.
– Ну, – задумался Иван Васильевич, в голову, как назло, лезла одна политэкономия. – При капитализме экономика государства стихийная, – пробормотал он, поскольку жрец смотрел на него, не отрываясь, и начал проявлять признаки нетерпения, сначала теребя собственное ухо, а затем и ухо своего собеседника, – а при социализме – плановая. То есть никакие законы свободного рынка на нее не действуют. Или, точнее, не должны действовать…
– Так-так! – подбодрил его жрец, хотя Митрохин мог бы поклясться, что он не понимает ни слова.
– Но на самом деле законы свободного рынка на социалистическую экономику действуют, конечно, – испортил все впечатление Митрохин. – Я очень хорошо это знаю, – он потер ладошки, – да уж. Я, когда к нам свободный рынок в страну пришел, не растерялся. – Когда он взглянул на жреца, ему показалось, что тот впал в такую ярость, что сейчас попытается его загрызть. – Ну… что я поделать-то могу, если они действуют. – И решил исправиться:
– Тут важно другое. То, что я излагал, – это политическая экономия. Она тесно связана с научным коммунизмом и марксистской философией.
– Очень хорошо, – заметил жрец, – обрати внимание, тайное знание ты сохранил почти в полной мере. И излагаешь учение о свободе очень хорошо. Только я пока не услышал главного…
«А ведь, и правда, все помню, – подумал Митрохин и даже испугался этого откровения, – стоило копнуть поглубже, и три кита социалистического образования, попившего столько кровушки в вузе – марксистская философия, научный коммунизм и политическая экономия – всплыли на поверхность из глубин памяти. Он вспомнил очень многое из того, что учил накануне экзаменов, зазубривал, записывал убористым почерком на длинные шпоры – гармошки. Он помнил даже основные определения, которые порой представляли собой совершенно дикие лексические конструкции, и совсем уже общие слова лекторов о том, как важен на современном этапе развития советского общества всесторонний анализ перерастания социализма в коммунизм». У бывшего раба рудников Хазгаарда, борца с балансовой службой, банкира и студента советского вуза голова пошла кругом.
– Знание не просто сохранилось в тебе, оно созрело, – сообщил жрец, чем вызвал у Митрохина еще большую растерянность. – Теперь ты и сам можешь идти по свету и проповедовать, – напутствовал он, – ты не имеешь права поступить иначе.
Люди давно ждали, что придет кто-то вроде вас, обладателей тайного знания, полученного в ином, отличном от нашего мире.
Внимательно поглядев в лицо старого жреца, Иван Васильевич почувствовал обреченность… и желание подкрепиться – организм его быстро шел на поправку. Ему требовались питательные вещества и витамины. А еще, как можно меньше слышать о научном коммунизме и марксистской философии. Все, что связано с социалистическим строительством и соответствующим общественным устройством, он люто ненавидел. Переход к свободному рынку дал ему финансовую свободу и позволил жить в свое удовольствие. Он всегда считал себя человеком новой формации, а тут такое…
– Слушай, что я поведаю тебе, Айван, – сказал верховный жрец, заметив тоску и отвращение в лице собеседника, – я хочу, чтобы и ты услышал основы нашего учения. То знание об Ушедших Богах, которое мы передаем из поколения в поколение. То, что составляет основу нашей веры, и то, во что я все еще верю, хотя утратил веру в то, что нам может помочь кто-то, кроме нас самих.
«Идеалист все-таки, – подумал Иван Васильевич, – слава тебе… кто?»
– Согласно нашей вере Богов было двое, – начал вещать жрец, – один из них олицетворял Черное начало, другой – Белое. Черный был составляющей Хаоса, хранил Хаос в себе, и Хаос выплескивался из него наружу при каждом удобном случае.
Поскольку весь наш мир представляет собой Хаос и возник из Хаоса – эта часть создания мира принадлежит ему. Белый являлся частью Порядка. Он имел упорядоченную сущность и умел одним прикосновением проникать в самую суть вещей. Поскольку весь наш мир овеществленный – эта часть создания мира принадлежит ему. Черный бог олицетворял собой интуитивное, то есть чувственное, начало и мистическое, то есть необыкновенное, начало. Белый – физическое, то есть телесное, и материальное, то есть предметную сферу, сферу вещей. Черный и Белый боги были так непохожи, что когда они создали мир, частично хаотичный и частично упорядоченный, и решились создавать существо по образу и подобию своему, то к общему мнению они так и не смогли прийти. Тогда Боги породили два народа-антагониста. Черный создал Джиннов. Расу, склонную к мистицизму, обладающую могучей интуицией. Белый создал людей. Существ, склонных к физическому и материальному началу. И если джиннов, по замыслу Черного, путь в будущее вел через магию и осмысление мира с помощью интуиции, то человек должен был раскрывать природные тайны с помощью собственного опыта. Но поскольку мир един для этих существ, то, по замыслу Богов, только одну из этих рас должно ждать возвышение и власть над миром.