Балатонский гамбит

— Нет, не то чтобы влюбился. Пожалел. Помог скрыться девушке-еврейке, с которой когда-то дружили в детстве. На меня донес мой товарищ, я рассказал ему по глупости. Хотели вообще отчислить из СС, потом оставили, но на карьере поставили крест. А та, в которую был влюблен, сразу от меня отказалась. Вышла замуж за моего товарища.

— За того, который донес, — закончила за него Маренн. — Понятно. Если видишь, что твой товарищ ошибается, надо указать ему на это, так учит рейхсфюрер, это верно. И тот, кто так сделал, прав. Он наверняка уже штандартенфюрер.

— Нет, штурмбаннфюрер и служит в дивизии «Гитлерюгенд». Насколько мне известно.

— Хорошо. Поедете со мной в Шарите. Я поговорю с группенфюрером Мюллером. Здесь все равно уже завтра делать будет нечего, и всем выпишут новое назначение. У нас очень много раненых, их везут и везут и из Венгрии, и с Одера, и с Западного фронта. А рук не хватает, так что способные люди нам нужны. Не знаю, кто сказал, что у нас нет мест. Наверное, тот, кто не видел, сколько у нас на самом деле работы. А пока что, Пауль, нам надо сделать все, что от нас зависит здесь. Распорядитесь своими людьми, чтобы через два часа вся партия узников была готова к транспортировке. Вы подготовили медикаменты?

— Да, все, что у нас есть, фрау Ким.

— Тогда не будем терять время.

— Я видела там машины. Нас повезут на смерть? — бледная, худая женщина, совершенно без волос, упала перед Маренн на колени. На руках она держала маленького ребенка. Он был совершенно неподвижен, точно заледенел. — Скажите, скажите мне? — умоляла узница, обнимая ноги Маренн. — Возьмите меня, только не его, — она протянула Маренн своего малыша. — Это мой последний, из четверых. Трое уже мертвы, — она разрыдалась.

— Пожалуйста, встаньте, — Маренн взяла у женщины ребенка, потом помогла подняться ей самой. — Не нужно плакать. Уже сегодня вечером вы будете у англичан. Все самое страшное позади. Вы свободны.

— Свободна, — на прозрачном от худобы лице женщины мелькнула слабая улыбка. — Свободна. Так говорили всем, кого увозили. Никто не остался жив. Все мертвы. Все мои дети мертвы.

— У малыша — пернициозная анемия, — Маренн повернулась к Крассу. — Надо немедленно ввести витамины группы B. У него брали кровь?

— Нет, — Красс покачал головой. — Начальница их блока, любовница Хельшторма, ненавидела этого младенца. Она добилась, чтобы комендант приказал мне постепенно забрать у него всю кровь, якобы в качестве донорской. Я знаю, что это запрещено приказом рейхсфюрера, поскольку женщина и ее ребенок — евреи. Их кровь не может быть перелита нашим солдатам на фронте и на основании этого отказался это делать. Я знаю, что солдаты и офицеры СС сами служат донорами для своих товарищей, это часть их повседневной жизни. Я так и сказал коменданту. Но она морила их обоих голодом, дразнила едой, а потом отнимала. Как врач, я не мог смотреть на это спокойно. Вы вообще меня спасли, фрау Ким, — он осторожно взял ребенка у Маренн и уложил его на одеяло, расстеленное на нарах, устанавливая на ручку малыша катетер.

— У него берут кровь, — мать протянула слабую, дрожащую руку, чтобы защитить, но рука безвольно упала, она застонала.

— Вовсе нет, — Маренн приподняла ее, усаживая на нары рядом с ребенком. Женщина взирала безучастно, даже равнодушно. — Не волнуйтесь, — она прикоснулась к плечу женщины, та вздрогнула. — У вашего ребенка не забирают кровь, напротив, ему вводят витамины, ему будет легче, он поправится.

Женщина промолчала, потом откинулась назад, прижавшись спиной к стене.