Балаустион

Афинянин коротко кивнул и, нетвердо ступая, направился к двери. Мелеагр поспешил за ним – навстречу грозному шуму битвы.

Этот шум превратился в грохот, когда он толкнул тяжелую дверь, ведущую на лестницу.

– Великая Афина Меднодомная! – прошептал Леонтиск, окинув взглядом превратившийся в поле битвы продомос.

Леонид, Лих и царевич Пирр сражались как бесы, удерживая главную лестницу, и все же уступили напирающей снизу толпе добрых полтора десятка ступеней. Галиарт и Феникс защищали боковину, где враги старались перебраться через перила. Ступени были покрыты алым – как и сами защитники. Только боевым бешенством можно было объяснить то, что ни один из них еще не упал от потери крови. Среди нападавших тоже было много раненых, и трое корчились на полу, стоная и ругаясь. Четвертый совершенно беззвучно лежал на боку, поджав колени к подбородку. Можно было принять его за спящего – если бы не вытекавшая из-под него густая темная лужа.

В правом углу, хрипя точно два сошедшихся из-за самки зубра, рубились гиганты-гиппагреты. Их одинаковые черные панцири были изрублены чудовищными ударами, и тяжелые лакедемонские махайры продолжали сходиться с душераздирающим скрежетом. Любой из этих ударов мог запросто перерубить пополам лошадь, и походило на то, что номарги сражаются до первого серьезного промаха одного из них. Леонтиску еще не приходилось видеть такого жестокого и пугающего поединка.

И все же эпицентром схватки был бой, кипевший на противоположном конце продомоса, именно он привлекал внимание элименарха Леотихида, метавшегося в такт движениям сражающихся, и кусавшего от волнения тонкие губы, эфора Фебида, побелевшими пальцами судорожно сжимавшего посох, и вообще всех, кто мог позволить себе отвлечься – за исключением, возможно, пары номаргов, следивших за рубкой своих предводителей. Сердце Леонтиска екнуло – прямо под галереей, на которую они с Мелеагром вышли из коридора, Исад Харетид, сын эфора Фебида, бился, защищая лестницу, с лохагами «белых плащей» Полиадом и проклятой амазонкой Арсионой. Более всего это походило на какой-то сумасшедший танец, впрочем, именно «танцем» лакедемоняне зачастую называли воинский поединок.

Описать этот бой словами смог бы разве что какой-нибудь дотошный мастер гопломахии, чей опытный взгляд сумел бы вычленить все фехтовальные приемы и акробатические трюки, слившиеся в тройной смертоносный вихрь. Далекий от ратного искусства человек, увлеченный скоростью и красотой поединка, не смог бы даже понять, на чьей стороне перевес. Однако любой более или менее искушенный воин-практик, к породе которых относился и молодой афинянин, сказал бы, что Исаду конец. До сих пор недавнего номарга спасало только доведенное до потрясающего совершенства фехтовальное мастерство, но и против него стояли великолепные мечники. Арсиона нападала азартно и виртуозно, Полиад молниеносно и холодно, но то, что творил Исад, заставляло усомниться в том – а человек ли он? И все же он был обречен – противники, облаченные в доспехи, могли позволить его мечу коснуться их, его выходной белый хитон исчертила дюжина мокрых красных отметин. Они пришли со свежими силами, он – после боя. Они двигались слаженно, как один организм, били одновременно в разные уровни, проводили сложные удары, каждый из которых он мог бы блокировать своим мечом – но не оба сразу. Скорость, опыт и техника спасали его – но не могли делать этого вечно.

И даже, увы, сколько-то долгое время. В какой-то момент Арсиона связала его меч сложной комбинацией, и в тот же миг Полиад ринулся вперед. Был еще шанс отступить, избежать вражьей стали, но подошва эндромида запнулась о предательски высокую ступеньку, и в последний миг, каким-то чудом на волос отбив спату Паллады в сторону, Исад, уже опаздывая, направил клинок в лицо Красавчику с единственной надеждой заставить его испугаться и отступить.

Полиад не отступил. Лишь дернув головой, когда лезвие меча вспороло его скулу, он обрушил тяжелый удар на руку, державшую этот меч. Хрустнула перебитая кость, и великая махайра Исада – чего не еще случалось – выпала из разжавшейся ладони и обиженно зазвенела по камню. Потемнев от боли, молодой мечник тяжело откинулся на стену.

– Есть! Он – наш, – закричала Арсиона Леотихиду. И продолжала, снова обернувшись к Исаду. – Странно, а во сне ты меня убил.

– Вещие сны – выдумка аэдов, – хмыкнул Полиад, ладонью размазывая кровь по щеке. – Что ж ты наделал, гад? Мне теперь придется прозвище менять – какой я, к демонам, Красавчик?

– Чего ждете? Убить его, я сказал! – надрывно гаркнул переволновавшийся элименарх.

Арсиона отступила на шаг назад, с прищуром поглядев в глаза своему бывшему кумиру. Полиад решительно поднял меч…

– НЕТ!!! – закричал эфор Фебид, закрывая рукавом глаза.