Балаустион

Какая-то тень упала на шлем Дорилая. Обернувшись, он оказался нос к носу – или, что вернее, носом к подбородку – с Ясоном. За плечами гиппагрета стояли еще два исполина.

– Неужели? – прорычал гиппагрет, нависавший над вовсе не мелким хилиархом как гора над холмом. Взгляд единственного глаза Циклопа блестел неизрасходованной злобой.

– Дошло, хилиарх? – процедил Леотихид. – Этой ночью законы спят.

Хилиарх взгляда не отвел, но и не шевельнулся, когда Ясон отвернулся и прошел мимо, едва не задев его плечом. «Белые плащи», обступив Леотихида, плотной группой двинулись к выходу. Стражники, не посмев заступить им дорогу, раздались в стороны.

– Хорошо, пусть уходят, – эфор Фебид положил руку на плечо дернувшегося было Пирра. – Довольно на сегодня крови.

– Эй, Рыжий! – крикнул царевич. – Скоро свидимся вновь.

– Тебя этот момент уж точно не обрадует, мерзавец, – донесся ответ. Через миг султан леотихидова шлема исчез в дверном проеме. Когда последние спины отступавших скрылись, в продомос ступил коренастый, увенчанный сединами муж в кожаном полупанцире.

– Похоже на повальное бегство, кур-рва медь!

– Спасены, – только сейчас поверив, Галиарт сел на ступени, аккуратно положил рядом меч и закрыл лицо руками.

– Брахилл! – выкрикнул Мелеагр в ухо Леонтиску и захохотал. – Вот и счастливый конец, афинянин, – все, как в банальной сказке!

– Да, – сын стратега открыл глаза и увидел в глубине продомоса неподвижные, иссеченные тела Тисамена и Иона. – Как в сказке.

Он чувствовал себя мертвым.

* * *

«…эфор Фебид из рода Харетидов собрал апеллу, в коем собрании лафиропол Эпименид публично покаялся соучастием в заговоре и обвинил братьев Агиадов – царя и стратега-элименарха – в убиении государя Павсания и покушении на наследника его. К сему моменту разошелся слух, что элименарх Леотихид покинул город с большей частью приближенных, подтверждая тем самым собственную виновность. Граждане, из коих многие были очевидцами ночных событий, восприняли новость с гневом великим».

– Все верно? – Ион опустил лист пергамента, который держал перед глазами и вопросительно поглядел на Галиарта. Голос прозвучал глухо из-за повязок, покрывавших половину лица и три четверти головы историка. Торс и шея Иона тоже были перебинтованы, левая рука висела на перевязи. Тисамен, упав на товарища, принял на себя большую часть предназначенных им обоим ударов и тем спас его жизнь. Больше всего беспокойства Иону причиняли множественные глубокие порезы на голове и колотая рана в боку. Впрочем, уже через неделю он настолько поправился, что потребовал инструменты для письма и чистый пергамент. Лично присутствовать на событиях, последовавших за той кровавой ночью, Ион не смог, поэтому его друзья из тех, кто остался на ногах, приобрели новую обязанность – подробно рассказывать раненому историку о происходящем в городе и за его пределами. Увы, среди рассказчиков не было ни храбреца Тисамена, с великими почестями похороненного Эврипонтидами, ни едва живого Леонтиска. Из прочих защитников дома лафиропола серьезно пострадали Аркесил и Исад, легкими ранениями отделались Галиарт, Феникс, стратег Леонид и сам царевич Пирр. Лих-Коршун оказался единственным, кто не получил ни царапины, не считая Мелеагра и эфора, не принимавших участия в схватке.

Вспомнив о цене, которую пришлось заплатить, Галиарт сглотнул сжавший горло спазм. Стоила ли победа такой цены? Хотелось бы верить, что да… Усилием воли он вернул себя к реальности.

– Да-да, так все и было, – подтвердил он в ответ на повторный – с ноткой удивления – вопрос Иона. – Не считая того, что Леотихид бежал из города лишь спустя сутки, вместе с Эвдамидом. Не думаю, что эта мелочь имеет большое значение для истории.

– Имеет, – историк укоризненно поглядел на друга, сделал какую-то пометку, едва заметно кивнул перебинтованной, как у мумии, головой и снова поднял рукопись к глазам – раненая шея не позволяла ему наклоняться.

– Мать, не время для споров, – Эвдамид стиснул челюсти, стараясь держать себя в руках. – Ты не понимаешь…