Балбесы (СИ)

— Нет.

— И куда идти он не знает?

Хрюша всхлипнул.

— Я и успел только что сказать, что в Шербурский лес.

— Мы в море дерьма и даже весёл у нас нет.

Двери отворились и Мясистый вывел Блонди во внутренний двор. К нему вышел сам господин надзиратель, видимо, оказывая честь.

— Святой отец вчера сказал, что ты, скажем так, хотел бы покаяться во грехах. Это так, Строу?

— Да, господин.

— И ты хочешь показать место, где, скажем так, зарыты твои грехи?

— Именно так, господин надзиратель. Очень, очень много очень увесистых грехов.

Надзиратель внимательно изучал его лицо, силясь понять, не издевается ли Блонди над ним и, наконец, пришёл к какому-то решению.

— Хорошо, — сказал он. — Мы сейчас поедем и ты покажешь нам это место. Если всё так, как ты говоришь, свои последние дни ты проведёшь сытым и пьяным. И, что более важно того, с чувством искуплённого долга перед честными гражданами нашего королевства.

— Очень, очень хотелось бы этого, господин надзиратель, — сказал Блонди, как можно искреннее.

— Если же нет, — продолжал надзиратель. — Если же ты ЗАБЫЛ где это место. Либо же если сумма твоих «грехов» окажется серьёзной только для местного алкоголика... Тогда будет больно. Очень больно. Ты всё понял?

— Да, господин надзиратель. Всё яснее ясного. Уверяю, я серьёзно так нагрешил. По-королевски, прямо скажем, нагрешил.

Надзиратель продолжал внимательно рассматривать Блонди.

— Что же. Хорошо. Выдвигаемся!

Мясистый проверил кандалы на руках и ногах Блонди, подсадил его на телегу, после чего сразу же развернулся и ушёл обратно в камеры. Видно было, что на свету он чувствует себя неуютно. Четвёрка стражников и надзиратель забрались в сёдла. Пятый конь, здоровенный чёрный жеребец, бесновался без седока в руках конюшего. Наконец, пять минут спустя, показался барон.

— А? Уже пора выдвигаться? — спросил он, дожёвывая на ходу куриную ножку.

Барон запрыгнул в седло и свистнул.

— Вперёд!

Кавалькада из шести всадников и телега с трясущимся Блонди двинулась в путь. Надзиратель поровнял лошадь с телегой.

— Ты хорошо помнишь нужное место, Строу?

— Да, господин надзиратель, но я так, глазами его помню. Вот увижу нужные приметы и скажу куда идти. Вы не переживайте.

— Переживать нужно тебе, Строу. Одна ошибка — и ты ошибся.

— Никаких сомнений, господин надзиратель, — как можно увереннее ответил Блонди, внутренне молясь всем возможным богам мироздания, чтобы он сумел понять, что ему вообще надо делать и чтобы помощь ему пришла до того, как его хлипкие мозги встанут в тупик, как дальше водить этих людей за нос.

Колона остановилась на опушке Шербурского леса. Надзиратель на коне снова поравнялся с телегой, где везли Блонди.

— Ну что, припомнил уже, куда ехать дальше? Или может быть тебе очень хочется вернуться назад и в руках заплечных дел мастера припомнить путь к сокровищам?

— Конечно, припомнил, господин, — сказал Блонди. — Тут совсем недалеко, просто так давно не видел свободы, что и память на секунду отшибло от радости.

— Смотри, как бы тебе ещё чего не отшибло, весельчак, — сказал барон. — Будешь артачиться — отшибу так, мама родная не узнает.

— Сейчас, господа, сейчас, дайте-ка припомнить. Так, мы в лесу, а где же мои разбойничьи сокровища, дайте-ка подумать. Так, какие тут есть ориентиры, ага, деревья, да-да, припоминаю, там были деревья это точно. Так, ага. Там ещё кусты какие-то. Точно, там были деревья и кусты. Можете копать возле деревьев и кустов, начинаю припоминать.

— А я начинаю припоминать, что у моего заплечных дел мастера есть дыба и раскалённые клещи. Может это освежит тебе память?

— О да, — ответил Блонди. — Это очень освежает память. Вот вы сказали, и я сразу припомнил, что в детстве меня матушка недолюбила, а папаша постоянно поколачивал. У меня было трудное детство, господин надзиратель. Вот всё сразу в памяти и освежилось. Это не моя вина, что я родился таким плохим человеком, во всём виновато моё воспитание.

— Ох, какая жалость, — сказал господин надзиратель. — Может быть, тебе нужен приёмный отец? У меня есть один на примете. У него, правда, специфичные методы воспитания. Провинившихся детишек он не в угол ставит и не по попке шлёпает, а раскалённым веником порет.

— Звучит гораздо лучше, чем мой родной отец, честное слово, господин надзиратель.

Надзиратель снял шапку и промочил вспотевший лоб платком.

— Я смотрю, ты ещё тупее, чем кажешься. Так что даю тебе ровно минуту. Слышишь, ровно одну минуту, чтобы вспомнить, где же тут твои сокровища, если они, конечно, у тебя вообще есть, прежде чем я перестану быть дружелюбным.

— Что вы, ну не наговаривайте на себя. Вы самый дружелюбный человек, которого я только встречал. Вы мне как отец родной. Или даже мать. Так и хочется прильнуть к вашей нежной груди, господин надзиратель.

Надзиратель потёр виски.

— Я смотрю минута, для такого законченного человека, как ты, Строу, это даже слишком много. Считаю от пяти. Считать умеешь? Когда я дойду до нуля, я разрешу барону Бобенброку сделать с тобой всё, что он захочет. Ты меня хорошо понял?