Балдежный критерий

— Кажется… — биоареолог прочистил горло. — Не может быть!

Боул подошел к четырем идолам и осмотрел стол, за которым они сидели.

— Сэа! Они играют в игру, называемую сэа. Сэа!

Увидев, что Боул достал из кобуры свою казу, Хартвик незаметно взялся за базуку.

— Вам что-нибудь известно о сэа, господа ученые? — поинтересовался он, не сводя глаз с фотографа. — Это может помочь?

— Не слишком много, — медленно произнес Пунелло. И также наклонился к странному алтарю. — Мы находили инструкции к игре во многих марсианских руинах, но они слишком сложны для наших мозгов. Правила представляют собой нечто среднее между шахматами и японской игрой го, фигурки в сэа выводятся из игры разнообразными вариантами движений. Интересно, почему статуи играют именно в сэа?

Луцман подошел поближе.

— А вы заметили, кто игроки? Наш старый приятель Приипири — во всех четырех ипостасях! — Он провел рукой вокруг каждого из четырех гигантских красных идолов. — Мужская особь, женская, гермафродит, бесполое существо.

— Красный цвет на Марсе является цветом смерти, не так ли? — уточнил проводник.

Пунелло рассеянно кивнул.

— И жизни. Если быть точным, он символизирует именно комбинацию этих двух понятий. Здесь, возможно… Предлагаю отказаться от метафизики и перейти к обсуждению более существенных вопросов. Это гораздо безопаснее, по крайней мере в данный момент.

Все поспешно согласились. Хартвик достал из бокового контейнера стилограф и лист микропленки. Все четверо уселись на корточки возле тела археолога-ассистента и принялись обсуждать возможные маршруты. Земляне спорили по поводу каждого поворота, который они делали на пути сюда, пока не сошлись во мнениях относительно всех. Проводник записал обратный маршрут и порядок, в котором им следовало пересекать перекрестки по возвращении. Затем они снова покинули комнату, кропотливо фиксируя каждое изменение направления.

Спустя пятьдесят минут экспедиция вернулась назад. Они обсудили список, внесли кое-какие изменения и вновь двинулись в тот туннель, где лежал сложенный кольцами кабель.

Когда исследователи вернулись назад в шестой раз, Хартвик кинул листок микропленки в один из туннелей. Тот, крутясь, улетел прочь, легко порхнул назад и опустился на пол.

— Последняя идея, — сказал он. — Это должно сработать.

— Что толку? — вопросил Боул. — Давайте признаем то, о чем мы все думаем, и тогда мы действительно куда-то доберемся.

Хартвик крепко сжал базуку.

— Я не знаю, — сказал проводник с гримасой, которую он тщетно попытался выдать за усмешку, — все ли мы думаем.

Археолог пожал плечами.

— Мы исходим из предпосылки, что являемся первыми людьми в этом храме и что на Марсе нет никого, кто хотел бы причинить нам вред.

— Шах, — мягко отозвался проводник, — Продолжайте в том же духе, док.

— Мы признаем, однако с меньшими основаниями, что здесь нет существ из внесолнечной системы, поскольку они никогда не посещали эти места и никто прежде их здесь не видел. Более того, во всей Солнечной системе не существует иной расы, кроме человеческой, обладающей интеллектом. В конце концов, единственная жизнь, существовавшая на Марсе за почти сто тысяч лет, это абсолютно примитивные полярные жуки. Следовательно, причиной рывка за провод, смерти Бхишани, потери кабеля, ведущего на поверхность, — всех наших неприятностей, включая очевидное изменение конфигурации лабиринта, могут служить какие-то механические приспособления, оставленные строителями храма, будь то из религиозных или враждебных нам соображений.

Подобные приспособления не являются редкостью в земных храмах, особенно подобного типа. Однако нам известен тот факт, что марсиане больше тяготели… ну, скажем, к вопросам интеллектуальным — эстетическим или философским, — нежели к материальным. Все, что мы видели на Марсе, служит подтверждением такой точки зрения. Что касается тех, кто обитал здесь… Обратите внимание: за исключением люка, мы не встретили ничего, что хотя бы отдаленно напоминало механическое устройство. А если к этому добавить почти ощутимое злорадство, с которым нас водили за нос, логическое объяснение может состоять только…

— Только в чем?

— Приипири — тихим голосом закончил за археолога Луцман. — Приипири, злобное божество.

— Ну, у меня еще могла возникнуть подобная бредовая идея, но я никогда не думал, что ее может проглотить орава ученых!

— Отбросьте невероятное, — пропел Пунелло, словно эти слова являлись гимном. — И то, что останется, будет вероятным.

— Это правда, не так ли? — требовательно вопросил фотограф. — Вы чувствуете, что он жив, он где-то поблизости, да?

Хартвик переводил взгляд с одного скрытого под шлемом лица на другое, подолгу останавливая на них луч своего фонарика. Затем он сел.

— Хорошо. Я признаю, что верю в него. Но какое это имеет значение?