Балерина, Балерина

Сречко сидит на стуле. Карло, мама и я сидим на кровати. Сречко говорит. Я смотрю на него, слушаю его.

Я ей сказал, надень туфли. А она мне, я ведь не выжила из ума, чтобы идти в тапочках. Мама, говорю, это не туфли, это тапочки. Да нет, говорит она. Это ты, горе луковое, даже хлеба не можешь себе купить без того, чтоб не потеряться на какой-нибудь площади, даже в Испанию съездить не можешь. Вот и молчи. Уж я-то знаю, что такое тапочки. И пошла. И сумку забыла, и деньги. Ничего, ведь она только за хлебом пошла, подумал я, может и в тапочках дойти. Потом она еще сказала, что сразу вернется и что приготовит мне пасту. Слушай пока музыку, сказала и пошла. Она шла через дорогу, как мне сказали, и потеряла тапочек. Потом, сказали они, она обернулась, чтобы пойти за тапочком, но выехал автомобиль и сбил ее. Тапочки там и остались. Я их забрал, я их порезал. Она не сразу умерла. Когда я звонил, она была еще жива. Сказала мне, чтобы я заботился о себе и чтобы не оставлял включенным газ, потому что он дорогой и у нас не так много денег, чтобы тратить их, как это делают другие. И умерла.

Сречко больше ничего не говорит. Карло обещает помочь ему, если понадобится, и мама тоже что-то говорит. Говорит, пусть приезжает к нам, если ему что-нибудь будет нужно. Сречко молчит. Я смотрю на его редкие волосы, его глаза, красные. Руки у него висят, он сидит. Мне тепло. Я подумала о своей юбке с бабочками. И мне стало еще теплее. Мне становится страшно, вдруг. Что если бабочки задохнутся? Я встаю, расстегиваю пальто, иду к двери, открываю ее, иду наружу к железной двери, шагаю все быстрее, открываю ее, иду дальше. Слышу, как меня зовет Карло. Шагаю вперед. Люди проходят мимо меня, теперь они смотрят на меня. Я знаю, они смотрят на моих бабочек. Я не хочу, чтобы они на них смотрели. Я хочу на кухню, в угол, на цыпочки, чтобы я смотрела в окно на двор. Я хочу петь. Карло хватает меня за руку. Не так быстро, не так быстро, Балерина, говорит он. И мама здесь. Ты простудишься, говорит она и застегивает пальто, и моих бабочек на юбке. Она их укрывает.

Снова бегут дома, и люди тоже. Мама говорит, что мне нельзя простужаться, потому что я ночью не сплю, если простужена, и не могу видеть сны. Потому что я злюсь, если не сплю, и что я вынимаю все из шкафа и выбрасываю из окна во двор, и потом они должны запереть меня в кладовке, и даже на ночь, как дедушку, который уже на небе. Его тоже, рассказывает мама, закрывали в кладовке. Я этого не знаю, говорит она, но это так. Мне нельзя простужаться. И если в кладовке я не успокоюсь, мне придется ехать к Элизабете, потому что сама она устает, мама. И если я не смогу быть у Элизабеты, тогда за мной приедут люди на машине и отвезут меня в больницу, говорит мама. Это я знаю. Я их вижу. Стоят в дверях и улыбаются. Потом я еду с ними. И потом, когда меня увозят, мама поет, я знаю, что поет, потому что я ее слышу, и там тоже, там, куда меня везут. Я слышу ее голос и думаю, что она там, где-то в прихожей или в кладовке, и поет. Мама запирается в кладовке, когда меня увозят, я знаю. Я вижу ее, как она запирается. Со двора я смотрю в кухню и вижу ее. Сначала она плачет. Потом, когда я заперта, я ее слышу, как она поет.

Сейчас вечер. Мы с мамой стоим у окна. Темно. Мама говорит, чтобы я посмотрела на звезды, чтобы я нашла свою звезду и чтобы дала ей имя. Потом говорит. Бедная Луция, говорит она… Так мало красивого было в ее жизни, всегда там, в этой норе без окон. Следила за входом всю свою жизнь. Смотрела, кто приходит и кто уходит, принимала почту для жильцов, и так проходила жизнь. Сильвестер был хороший человек, Он играл на органе в церкви. Бедный Сречко. Что же с ним будет, а? Что ты говоришь, милая моя Балерина? И отводит меня в кровать. Темно. Я слушаю ее шаги. Они удаляются. Теперь я знаю, что мама в своей комнате, что папа уже спит.

3.

Я смотрю на руки. Мамины. Они гладят мои пальчики на ногах. Каждый отдельно. Сейчас новый день. Я уже умыта. Потом мы пойдем вниз по лестнице в прихожую. Она причешет меня. Сейчас она надевает мне носки. Говорит, что они шерстяные, что мне будет тепло. Я знаю, всегда, когда новый день, она надевает мне носки, потому что зима. Я знаю.

Вечером, когда мы вдвоем стоим у окна, мама говорит, что птицы еще не прилетели, что они далеко, там, где тепло. Я их вижу. На зеленых деревьях. Их много, они везде, в носках. Птицы.

Я смотрю на руки. Мамины. Она открывает заслонку в печке. Берет полено. Я вижу огонь, вижу ее руки с поленом. Она кладет полено в огонь. Закрывает заслонку. Оглядывается на дверь. Папа в прихожей. Причесывается перед зеркалом. Мама берет чашку. Наливает кофе. Папа проходит на кухню, причесанный. Я иду в угол. Я смотрю на него. Вижу, как он прихлебывает кофе с кусочками хлеба. Он молчит. Сначала он причесывается, потом пьет кофе.