Балерина

Во втором антракте ко мне пришел в уборную В. А. вместе с Ники. В. А. спросил про мое здоровье и, что-то пробормотав, вышел из уборной, оставив Ники и меня. Я отлично знала, что В. А. пришел лишь затем, чтобы привести Ники, и мысленно его благодарила.

Едва В. А. вышел, как тотчас же замок щелкнул, и только тогда я могла поцеловать моего Ники. Разговор конечно не клеился, произносились какие-то бессвязные слова, да это и понятно после двухмесячной разлуки. Ники немного изменился, стал носить бороду, пока, конечно, совсем маленькую»…

Из писем Кшесинской.

5 июля. «Ники, дорогой, умоляю, приходи ко мне в четверг в уборную в первом антракте. Я нарочно немного отворю дверь уборной, чтобы Тебе удобнее пройти. Вчера я от восторга почти с Тобой не говорила. Мне кто-то сказал, что Ты, будто бы, не будешь в четверг в театре. Я не верю, быть не может, я думаю, что Ты не захочешь меня так огорчить. В четверг я буду хорошо танцевать, а затем у меня будет прехорошенький кустюм и, надеюсь, что Тебе понравлюсь. Тебя крепко целует страстно и безумно любящая Тебя Твоя Панни».

16 июля. «Мой дорогой Ники! После вчерашнего вечера я совсем потеряла голову! В Тебе есть что-то особенное, что производит на меня слишком сильное впечатление. Ужасно только грустно бывает после спектакля, когда приходится разлучаться опять на несколько дней, да и наши свидания бывают теперь так непродолжительны, и я бы хотела много сказать! Тебе интересно узнать, от кого я получила в первый спектакль цветы. Я Тебе скажу в понедельник. Вчера же корзина была от Р. Он сильно за мной ухаживает и уверяет, что не на шутку в меня влюблен. Но, пожалуйста, не бойся, тут ничего нет опасного. Я надеюсь, что Ты уже меня довольно хорошо узнал? Мне ничего ни от кого не нужно, только бы меня Ники любил и так же сильно, как я Его! Теперь будь смелый и приходи ко мне в каждом антракте, а то мало приходится говорить. Приведи с собою хоть раз Сергея, он, право, такой хороший, бедовый, я страшно таких люблю!»

19 июля. «Дорогой, милый Ники! Как тяжело, как ужасно так жить. Мне этого не перенести, это невозможно, это сверх моих сил. Два месяца разлуки с Тобой, которые мне предстоят, меня пугают и в то же время радуют: будет хоть конец плохой, но все же какой-нибудь. Тогда прощай, Ники, лучше умереть. Прости, Ники, но мне не верится, что Твое чувство ко мне столь же серьезно, как и мое к Тебе. Я все принимаю Твою страсть за простое увлечение, и это так больно. Я радуюсь, что Ты начинаешь испытывать ревность. Мне это только приятно. Но ты только пишешь об этом, на самом деле я этого не замечаю. Сегодня даже Ты меня страшно обидел, когда посоветовал ехать с Р. за границу. Я чуть-чуть не заплакала, но удержалась и даже вовсе от Тебя скрыла. Да, Ники, какая уж здесь после того ревность? Это очень, очень больно! А я Тебе не раз говорила, что для Тебя пожертвовала бы всем, и теперь скорее, чем когда-либо я бросила бы для Тебя все самое для меня дорогое»…

Она действительно все ещё остаётся в родительском доме, делит с сестрой спальню рядом с кабинетом отца. Мучимая желаниями, потеряв остатки терпения, решается однажды на рискованный шаг.

5

– Отдаёшь ли ты, по крайней мере, отчёт в том, что никогда не выйдешь за него замуж? Что неизбежно в скором времени вынуждена будешь с ним расстаться? Понимаешь, на что идёшь? Что ожидает тебя в будущем?

Стоявший за креслом отец прошёлся в волнении по кабинету, вернулся к столу – осунувшийся, постаревший: седые космы на затылке, страдальческие глаза. Жаль было его отчаянно.

– Я всё обдумала, папенька…

Шагнув, она опустилась перед ним на колени.

– Что ты?…встань! – схватил он её за плечи, поднял легко.

– Папуля, милый… – ей мешали спазмы в горле. – Пожалуйста… пойми!.. Я люблю его всем сердцем! Мне выпало счастье… пусть краткое… Я не хочу его упустить. Не хочу!

– Успокойся… я не враг тебе, Малюша…, – он гладил её как маленькую по волосам, голос его дрожал… – В мечтах всегда видел тебя в замужестве. За достойным человеком… Не судьба, видно…

– Судьба моя – Ники, батюшка… Так угодно Господу Богу. Будущее меня не страшит.

Он молчал какое-то время, глядя в пространство.

– Что – мать? – спросил глухо. – Говорила ты с ней?

– Говорила намедни. Мамочка мне не препятствует.

– Что ж, – он мягко отстранил её от себя. – Будь по-твоему, ты взрослый уже человек. Деньги на обустройство я тебе дам… приданое твоё останется в неприкосновенности. Получишь, когда пожелаешь. Единственное моё условие – жить вы будете с Юлией…на первых хотя бы порах. Дальше решай сама…

– Хорошо, батюшка.

– Вот так…… Он собирался, по-видимому, ещё что-то добавить, не нашёлся – кивнул коротко головой: иди.

Она осторожно притворила за собой дверь.