Бали - остров живых богов

Аналогичные сооружения, к которым относятся знаменитые храмы Бесаких, Бангли и Менгви, расположены в глубине острова на склонах холмов или гор. Пура Рамбут Сиви — единственный храм, террасы которого поднимаются вверх от моря. Он напоминает о том, что в древнейшей балийской религии кроме гор есть еще и вторая сфера, которую также считают священной и перед которой испытывают страх и благоговение, — море.

Яванизация Бали и исламизация Явы

Нура Рамбут Сиви — не только ступенчатый храм, возвращающий нас мыслями к Яве и лишний раз подчеркивающий различие между Бали и Явой, по и первый балийско-индуистский храм, с которым мы встречаемся, покинув Яву и прибыв на Бали, и одновременно еще действующее индуистское святилище — трудно придумать более приятное знакомство с Бали.

То, что, проезжая через Яву, мы воспринимаем как историю, здесь — живая современность. Позади нас остался скучноватый, не выделяющийся никакими значительными сооружениями мир ислама, и мы спрашиваем теперь себя, что означает эта «граница» и как она образовалась.

Столетия после Удаяны были для Суматры, Явы и Бали временем жестоких, кровавых междоусобиц соперничающих династий и стремящихся наверх аристократических семейств, которые прокладывали себе путь с помощью мятежей, интриг и вероломных убийств. Лишь немногим правителям удалось царствовать долгое время без кровопролития, что в большинстве случаев было результатом успешно кончавшейся перед этим борьбы за власть. Одним из тех, кому это удалось, был Раден Виджая, с 1294 года раджа восточнояванского государства Маджапахит. Во время правления его преемников яванизация Бали, начатая женой правителя Удаяны, была последовательно доведена до конца. Начиная с определенного времени контакт стал таким тесным, что в летописи двора Маджапахита, относящейся к XIV веку, мы читаем, что на Бали нравы и обычаи точно такие же, как на Яве.

Однако эта гармонизация происходила не без применения силы, поскольку в противоположность своим властителям, связанным с правящими семействами Явы родственными узами, балийский народ всегда стремился к независимости и упорно придерживался своих традиционных форм религии.

Вследствие этого интенсивные связи между Бали и Явой все более ослабевали. Когда в 1284 году Кертанагара, последний яванский правитель государства Сингасари, арестовал раджу Бали, казалось, что относительной свободе острова, полученной после смерти овеянного легендами правителя Эрлангги, пришел конец. Однако в 1292 году Кертанагара был убит, и в результате этого в возникшей сумятице Бали еще раз удалось сбросить с себя господство Явы и даже во времена правления Радена Виджаи остаться сравнительно независимым. В период же правления его сына Джаянагара Бали воспользовался потрясшей Яву борьбой за политическую власть. Народные восстания и мятежные князья вынудили Джаянагару покинуть столицу острова. Однако один из его министров, Гаджа Мада, помог ему вновь запять трон, а затем убил его с помощью его же личного врача Тапка, которого потом приказал казнить.

Гаджа Мада был одним из типичных государственных деятелей своего времени — властолюбивым, жестоким, настойчивым. Именно он в результате похода на Бали в 1343 году добился окончательного покорения и яванизации острова.

Это событие получило отражение не только в летописи Маджапахита, по и в мифологизированных, характеризующих балийское мышление того времени хрониках острова. Они сообщают, например, о визите Гаджа Мады к Беда Улу, балийскому правителю Пенджеига, который был известен своими магическими способностями. Однажды он, высокомерно полагаясь на свое магическое всесилие, заявил, что отрубит себе голову и что поставит ее на место так, что не будет видно ни малейшего следа. Шива был разгневан его самоуверенностью, но, не имея возможности лишить правителя его магической силы, превратил отрубленную голову в голову дикого кабана. Поэтому имя Беда Улу и значит «превращенная голова». Потрясенный правитель запретил под страхом смертной казни смотреть на его лицо. Гаджа Мада, зная об этом страшном запрете, прибег к хитрости, чтобы увидеть кабанью голову Беда Улу. Попросив разрешения подкрепиться, он достал из своей дорожной сумки с провиантом длинный стебель папоротника и отправил его себе в рот. При этом он так сильно запрокинул назад голову, что смог взглянуть на лицо Беда Улу. Тот затрясся от гнева и тотчас же убил бы Гаджа Мзду, но не посмел этого сделать, ибо существовал строгий запрет, не позволявший трогать человека во время еды. Уверенный в своей безопасности, Гаджа Мада одержал победу в этом поединке, а Беда Улу сгорел от «внутреннего пламени стыда». Эта мысль смертельного поединка без оружия глубоко укоренилась в старобалийском мышлении.