Балканский венец

– Ты только помысли, сыне, – восклицал отец Николай, – как милостив к нам Господь! То, что держим мы в руках, есть бесценное сокровище! Пройдут века, люди забудут о том, что было. Кто им напомнит, кроме нас? Про все забудут – про царей и воевод, про князей и простых людей, про зло и добро. Все стирается из памяти людской. И неоткуда будет людям узнать о корнях своих, кроме как от нас. И будет все так, как в этих книгах. А кто их пишет? Мы! То-то же! А вот теперь поведай мне, аспид, почто ты намедни залил список с «Деяний османов» чернилами?

Сурово говорил отец Николай – но улыбался при этом. И ведал Ратко, что нет злости в учителе на него за испорченный пергамент. Мудр был отец Николай, и вся жизнь его была в книжевности [41]. Перечитывал да переписывал он летописи дней давно минувших, а все прочее для него будто и не существовало. Потому выносил Ратко ворчание учителя со смирением и ответствовал только:

– Не гневись, отче. Я все перепишу.

* * *

Царь же, услышав то от посла своего, что Дракула хощет приити к нему на службу, и посла его почести и одарити много. И велми рад бысть, бе бо тогда ратуяся со восточными. И посла скоро по всем градом и по земли, да когда Дракула поидет, никоего ж зла никто дабы Дракуле не учинил, но еще и честь ему воздавали. Дракула же поиде, събрався с всем воиньством, и приставове царстии с ним, и велию честь ему воздаваху. Он же преиде по земли его яко 5 дни, и внезапу вернуся, и начат пленити градове и села, и множьство много поплени и изсече, овие на колие сажаху турков, а иных на полы пресекая и жжигая, и до ссущих младенець. Ничто ж остави, всю землю ту пусту учини, прочих же, иже суть християне, на свою землю прегна и насели. И множьство много користи взем, возвратись, приставов тех почтив, отпусти, рек: Шедше, повесте царю вашему, яко же видесте: сколко могох, толико есмь ему послужил. И будет ему угодна моя служба, и аз еще хощу ему тако служити, какова ми есть сила. Царь же ничто ж ему не може учинити, но срамом побежен бысть.

Научен был Ратко грамоте – спасибо отцу Николаю, загодя готовил он себе смену. И хотя был отрок еще совсем зеленым, а уж доверяли ему делать списки с летописей – слово в слово. Ну а больше был он на побегушках при учителе – сходи туда, принеси то, дай чернил, просуши лист. Но не серчал Ратко на такое ученичество. От кого бы узнал он столько, сколько от отца Николая! Помнится, когда писал тот «Сказание про битву на Косовом поле», так Ратко ни на шаг не отходил от него, написанное только что из рук не выхватывал. Видел он будто бы пред собой, как сошлись два войска могучих, как железо входит в плоть живую, ломаются древки, звенят щиты, ржут кони. А еще мечтал он быть как князь Милош Обилич, мчаться на коне сквозь турецкие ряды, рубить нехристей мечом, а потом ворваться в шатер и вспороть ножом толстое брюхо султану – от живота до самой бороды. Бывало, так размечтается Ратко, что чернила прольет или яблоки на пол рассыплет. Не ругал его за то учитель, только приговаривал порой: «Ай да Ратко! Растет ученик!»

А после Пасхи стали ученик с учителем и вовсе пропадать – как засядут в келье, так даже на службу не дозовешься. Дивится братия – уж не переусердствовали ли они в книжевности? Не ведали монахи, что принялся отец Николай за хроники Ордена Дракона. Немало поведал он Ратко, пока писал. О том, что основал Орден не кто-нибудь, а столь любимый Ратко князь Милош. Каждый раз, входя в храм Соборный, спешил Ратко в северный придел, дабы глянуть на фреску, где написан был князь Милош в полный рост с мечом в руке. На голове его был шлем с драконом – прежде-то Ратко и не знал про то, что это дракон, покуда отец Николай не просветил.