Балканский венец

Заря на небе разгорается, поднимается солнце алое, а водато в реке красна от крови. Стон предсмертный стоит над полем Косовым. Выходит на поле султан Мурад, хочет победе своей в глаза взглянуть. Топчет он, пес, тела ногами, над умершими насмехается. Видит вдруг султан – рука окровавленная из груды тел вверх тянется. То князь Београдский сдаться султану решил. Приказал Мурад привести к нему знатного пленника. Хочет, чтобы тот сапог ему целовал и ползал на брюхе в знак покорности, да чтоб все узрели мерзость сию. Кинули янычары князя оземь лицом – давай, ползи к своему новому хозяину. Не ведали ничего они про судьбу и про то, что кинжал византийской работы с сердоликами сжат был уже в руке княжеской. Не миновать тебе, султан, поля Косова! Не разминуться тебе на нем с Милошем Обиличем, князем Београдским! Протянул Мурад князю свой сапог, но вскочил князь на ноги, как барс, да рассек султану нутро поганое одним ударом кинжала – от брюха до бороды. Собаке собачья смерть. Всю ненависть вложил князь Милош в удар свой, и не зря – остался он в веках. Видать, и вправду свершил когдато султан смертный грех – иначе зачем бы судьба ему выпала трижды со вспоротым брюхом на поле валяться? Турки князя схватили, поднять на копья хотят, ан Баязид уже тут как тут.

– Негоже тебе, светлый князь, на себя брать вину общую.

– А твое какое дело?

– На что ты себя, князь, обрекаешь? Каждый день твой будет Видовым. Не будет тебе покоя.

– Разве просил я о нем?

– Все ты сделал для них – такого никто не сделает. И все равно повержены они. За грехи отвечать им еще пять веков.

– Я останусь с ними в горе, как оставался в радости.

– Твоя воля, светлый князь. Я смогу сделать для тебя совсем немного – когда солнце будет клониться к закату, лишат тебя жизни.

– Не за жизнью шел я на поле Косово.

Эх, светлый князь, светлый князь! Неужто жизнь не дорога тебе? Одно слово – и снова будешь ты как прежде осаживать коня своего сильной рукою, пить золотистую шливовицу из драгоценных кубков и перебирать шелковистые кудри красавиц. Всего одно слово! Вот уже дрогнуло сердце княжеское, хочешь ты пасть в ноги своему новому владыке и признать его власть над тобой – тутто сразу мир переменится, и не надо будет тебе завтра класть голову свою на плаху окровавленную. Но застряло слово в гортани, да ноги одеревенели. Что не пускает тебя, князь? Разве есть чтото дороже жизни? Подумай покамест над этим, покудова есть еще время…

Как повелось уже, зовет Баязид князя Милоша в шатер султанов на трапезу, подает ему яства царские да говорит:

– Смотри, князь, обманывал я, убивал исподтишка – а султаном стал. А ты был прям и честен, за других вину брал на себя – и вот ты на пороге смерти. Так кто из нас прав?

– Тьма не может быть правой пред светом, а ложь – пред истиной.

– Эх, светлый князь! Не хуже меня ты знаешь, что империи строятся железом и кровью, ложью и ядом, поддельными письмами и кинжалами в спину.

– Зато потом и рассыпаются в один миг, будто и не было их.

– Но не построить их поиному!

– Значит, и браться не след. Остается в веках лишь то, что в добре было зачато.

– Все красиво, князь, у тебя на словах. А на деле вот убил я отца своего и брата, дабы султаном стать. Согрешил я пред ликом Всевышнего. Взять бы Ему – да наказать меня смертию. А нет…

– Он накажет тебя жизнью.

– Что ж ты, светлый князь, даже и не убьешь меня? Меня, разорителя Сербии?

– Нет, Баязид, и не проси. Не судия я тебе. Да и не от хорошей жизни отцеубийцами становятся. Бывало, что князья сербские султанов убивали, но чтоб сразу двух да в один день – не было еще такого.

Рассмеялся Баязид:

– Хоть и упрям ты, как ишак, а по сердцу мне! Добрые побратимы из нас вышли бы.

Глянул Милош в глаза Баязиду, хотел сказать ему чтото важное – да запнулся и замолчал. Но потом молвил всетаки:

– Добрые. Только не братаются сербские князья с истребителями народа своего.

* * *

И спустился в тот студеный кладезь,
и главу он из колодца вынул
Лазарькнязя, сербского святого,
на зелену положил на траву,
сам с кувшином за водой вернулся.
Но как жажду утолили вместе
да на черну оглянулись землю –
а главыто нет в траве зеленой:
через поле голова святая
ко святому поспешает телу,
прирастает, будто так и было!