Балканы: окраины империй

^{«Пандур». Литография. Середина XVIII века. Библиотека Университета Белграда}

Сербско-хорватские отношения всегда были определяющими для судьбы южнославянского государства, и когда в 1980-е годы окончательно нарушился их баланс, перестала существовать и вся эта вполне искусственно составленная страна, которая, если смотреть издалека, казалась устроенной довольно естественным образом. Хорваты в обеих Югославиях (и в довоенной, монархической, и в послевоенной, коммунистической), по мнению многих, представали главными смутьянами, не защищавшими «общее дело». Тем более любопытно, что самые известные теории южнославянской и панславянской интеграции выдвигали вовсе не сербские, а хорватские прогрессистские умы.

Одним из первых на этом поприще отличился богослов и лингвист Юрай (Юрий) Крижанич, в середине XVII века разработавший всеславянский язык и считавший, что будущее связанных родственными узами народов способна гарантировать только общая для всех Русская империя. С 1649 года этот католический ученый принялся наезжать в Москву, продвигая идею церковной унии (Крижанич полагал, что русский народ по случайности принял неправильную версию христианства). Православному царю Алексею Михайловичу эти взгляды не понравились: в 1661-м миссионера сослали на 15 лет в Тобольск, правда, с приличным жалованьем. В Сибири Крижанич и проводил свои научные изыскания. В конце жизни он успел вернуться в Европу, обосновался в Польше, а потом геройски погиб, защищая осажденную османами Вену.

Русский язык Крижанич считал главным в славянской семье, а русских называл «старшим славянским племенем»: «Русский народ испокон веков живет на своей родине, а остальные, вышедшие из Руси, появились как гости в странах, где до сих пор пребывают. Не русская отрасль — плод словенской, а словенская, чешская, ляшская отрасль — отродки русского языка». Свой очищенный от чужеродных заимствований лексикон Крижанич составил, соединяя старославянскую и русскую речь с сербскими и хорватскими выражениями (лингвистически точнее, с заимствованиями из штокавского и кайкавского наречий[45]), вкрапляя еще и слова из языков других славянских народов. На этом идеальном говоре — относительно понятном каждому славянину, но полностью ясном только одному его автору — Крижанич и проповедовал родоплеменное братство. Многие ученые считают его основоположником сравнительной славянской филологии. В России сочинения Крижанича (особенно переведенный со всеславянского на русский тираноборческий труд «Политика») переиздают до сих пор.

Через два столетия после Крижанича филолог Людевит Гай, автор латинского алфавита хорватского языка и редактор первой в национальной истории политической газеты, сформулировал главные положения романтической концепции иллиризма — теории духовной, языковой и иной общности южнославянских народов, расселившихся в пределах некоторой существовавшей в древности Великой Иллирии. Все эти народы, считал Гай, произошли от коренных жителей балканского северо-запада, покоренных римлянами. В Сербии теорию иллиризма приняли с прохладцей, поскольку тамошние процессы формирования национального самосознания ставили прежде всего задачу объединения всех сербов в границах одного государства. Вук Караджич, например, выражал надежду на то, что, несмотря на трудности, хорваты-католики постепенно поймут: они на самом деле сербы. Такие надежды вызывали обиду и резкую реакцию: хорваты — это храбрый государствообразующий народ, а сербы — «нищее простонародье», слово «серб» — от servus (лат. «раб»); сербы и словенцы в действительности хорваты. Великохорватская идеология прямо противостояла великосербской, национальные чаяния не желали соответствовать «общему делу».

Идеология вообще-то не предназначена для поисков истины, она служит для выражения интересов различных социальных, национальных, политических групп. Полемика о происхождении народов и их языков — то угасая, то вспыхивая, то бурно, то вяло — ведется в разных краях бывшей южнославянской федерации до сих пор. Объединительная тенденция вот уже полтора столетия борется с тенденцией обособления. Сейчас кажется, что первая на западе Балкан проиграла окончательно, что сама идея единства оказалась политическим самообманом и, следовательно, чревата непрестанной драмой. И 100 лет, и семь десятилетий назад большинство думало по-другому, а сегодня никто не знает, каким образом национальные и наднациональные интересы будут сочетаться, скажем, еще через полвека в единой Европе нашего общего — естественно, светлого — будущего.

^{Андреас Стауб. «Людевит Гай». Литография. 1830 год}