Балканы: окраины империй

Позволю себе пространную цитату из исторической энциклопедии Денниса Хупчика: «Находившиеся под управлением немецких князей с IX века, поделенные между несколькими небольшими австрийскими провинциями, входившие в орбиту германского и итальянского культурного влияния, словенцы были самым малозаметным славянским балканским народом. Некоторые словенские интеллектуалы из среды католических священников, симпатизировавшие идеям иллиризма, во время революции 1848–1849 годов сформулировали первые скромные национальные запросы — создание автономной провинции в рамках империи Габсбургов, в котором языком управления и образования был бы словенский. Эти требования не нашли значительного отклика у широких слоев населения, и после поражения революционного движения словенцы остались в относительном спокойствии, отложив свои требования до начала XX века».

Тут многое сглажено, но в главном Хупчик прав. Под «скромными национальными запросами» он имеет в виду возникший в середине позапрошлого столетия проект Объединенной Словении, разработанный священником Матией Маяром в ту пору, когда за европейскими окнами расцвела «весна народов». Особенностью национальной эмансипации в Крайне и Каринтии было еще и то обстоятельство, что, в отличие от чехов или хорватов, словенцы не могли опереться на серьезный опыт «собственного» средневекового государства. Если сравнить карты Маяра с сегодняшним политическим атласом, выясняется, что в ходе своей миролюбивой борьбы за объединение нации словенцы недосчитались по крайней мере двух городов, которые при более благоприятном для них развитии исторических событий могли бы даже стать столичными. Клагенфурт, ныне — административный центр австрийской земли Каринтия, по-словенски зовется Целовец, и в его окрестностях (там, где в стародавние времена правили князья Карантании) до сих пор проживают 15 или 20 тысяч словенцев. Эта территория отошла к съежившемуся до осьмушки габсбургских владений австрийскому государству после проведенного волей победителей Первой мировой войны плебисцита, результаты которого оспаривают словенские радикальные националисты.

В историческом закоулке Клагенфурта, на пьяцетте у двубашенного здания земельного парламента, расположился памятник народного освобождения от «сербско-хорватско-словенских оккупантов»: черный крест, мемориальные доски, античного вида колонны, символизирующие долгожданную свободу и местное миролюбие. В суматохе распада габсбургской империи армия новорожденного южнославянского королевства без большого сопротивления заняла южные области Каринтии, но пробыла здесь на постое лишь несколько месяцев. О том, в каких борениях завоевано народное счастье, прямо в зале заседаний ландтага повествует многофигурная «Фреска каринтийского плебисцита», на которой, стоит поднять голову, остановятся глаза любого депутата. Потеря Целовеца и окрестностей, как считают мои люблянские друзья, в любом случае остается довольно чувствительной темой: речь идет об утрате территорий, которые исторический миф описывает как славянскую прародину.

Клагенфурт выглядит совершенно по-австрийски и питается австрийскими мифами. На просторной Новой площади, неподалеку от монумента Марии Терезии и средневековой аптеки с вычурными резными дверями, установился девятиметровый каменный дракон, вполне страшный, с разинутой пастью, в которую легко засунешь даже голову, с крыльями и мощным витым хвостом. Это особый тип сказочных рептилий — изрыгающий ядовитую слюну линдворм, но в Каринтии отраву заменили струей воды из фонтана. Каменному дракону почти 500 лет, и удивительно мастерство скульптора, вытесавшего такую фигурищу из целиковой глыбы. Прежде чем явиться на площади, линдворм, если верить легенде, мешал славянским и германским поселенцам основать Клагенфурт-Целовец, потому-то он вечно и находится под ударом палицы полуголого каменного мужчины с усами. «Чистый немец», — предположила моя жена, но более тщательное исследование выявило, что усач на самом деле является Геркулесом, то есть и не германцем, и не славянином.