Балкон во вчера и завтра

Скоро все уже ели (мы с Андре за столом, а Морис на подоконнике) вкусную луковую похлёбку, кукурузные лепёшки с ветчиной и запивали всё это молоком с вареньем. А к ужину Морис собрался испечь пирожки с чечевицей. Я подумала, что если задержусь здесь, то буду ждать их с удовольствием: слуга оказался хорошим поваром. А я ещё, невежа, заочно ругала его! Малышу Андре очень повезло, что этот замечательный человек не ушёл вместе с другими слугами.

Андре и Морис явно соскучились по нормальной пище, да и, как видно, здорово изголодались и ели за двоих, так что жутковато было смотреть. После еды их, конечно, разморило, и они заснули: Андре в своей комнате на деревянной кровати, а Морис на матрасике в углу кухни.

Я же вышла в сад, села на скамейку под яблоней и стала думать, что делать дальше. Оставаться здесь не могла, конечно, но нельзя же просто исчезнуть! Нужно помочь беднягам. Осмотрю содержимое «своих» сумок, погляжу, в корсете ли я, и не зашито ли в нём что-нибудь: слова усача-разбойника не шли у меня из головы. Наверное, нужно сходить в банк (или что тут есть вместо него) и разобраться с заёмными письмами. Короче говоря, нужно оставить Андре и Морису на жизнь все средства, которые на мне и при мне. Затем…

И тут в калитку постучали.

Я так задумалась, что услышав стук, чуть было не подошла к ней и не спросила: «Кто там?» Но вовремя вспомнила, в каком я мире. Поэтому решила поступить так, как Морис: сначала посмотреть в окошечко, а потом… И тут сообразила, что шляпа с вуалью осталась в доме. Но ведь стучать мог человек, хорошо знающий госпожу Шер! А если стану закрывать лицо руками, не будет ли это выглядеть подозрительно? К счастью, я вспомнила о нижней юбке и носовых платках в её кармане. Заслонюсь платком, как будто уличные запахи непереносимы для моего благородного носика.

Сказано — сделано. Прикрывая платком нижнюю часть лица, я отворила окошко в стене и спросила:

— Кто там?

На меня смотрел молодой человек лет двадцати. Загорелое, с резкими чертами, круглое лицо. Тревога в карих глазах. Но парень изо всех сил старался выглядеть спокойным.

— Кто вы, благородная сударыня? — спросил он очень — как часто выражалась мама Сёмы — любезно-куртуазно. Эта его любезность и тревожные глаза меня обезоружили, вызвали доверие.

— Франсуаза Шер, — сказала я, поправляя платок, чтобы не съехал с носа.

В тот же миг парень буквально впился взглядом (тоже из лексикона Сёминой мамы, смотри-ка, на расстоянии я вспоминаю её часто и без особой обиды) в моё лицо… нет, не в лицо, в платок.

— Да, я вижу герб, — сказал парень. — Если вы меня обманываете, то пусть вас судит Провидение.

Мне стало не по себе. Не из-за Провидения. Обычно я не люблю врать. Но этому человеку, который не знает госпожу Шер — иначе он не на герб смотрел бы, а на видимые части её лица! — требовалась помощь. Он не выглядел трусом, но чего-то опасался.

И я твёрдо сказала:

— Пусть судит. Кто вы и что вам нужно?

Он помедлил, как бы подбирая слова, и ответил:

— Я хочу спрятать в вашем доме раненого человека. Но это может поссорить вас с очень важными господами.

— С королём? — спросила я, ожидая удивлённого восклицания, что в Баварии правит королева. Я ехала несколько часов, в доме этом провела пару часов… и не додумалась выяснить!

— Нет, — ответил парень. — Ни нашему юному королю, ни его высокочтимой матушке, ни нашему… гм-м… первому министру вы ничего неприятного не сделаете. Наоборот. Но… — он замялся.

Так-так… что-то вспомнилось из разговоров по пути в Аркадию. «Этот Мэллой хоть и первый министр, но слишком много власти себе забрал». Шепотком, тихонько говорили. Значит, первый министр Мэллой — дядя авторитетный. И хотя взволнованный парень может быть даже разбойником, но я ведь всегда могу щёлкнуть по льву и удрать в свой мир.

— Хорошо, — сказала я, — заходите.

— Я сейчас принесу Бонифация, — торопливо ответил он и скрылся с глаз.

Ах да, говорил о раненом. Интересно, чем его можно лечить в этом доме, где моются над тазиком из кружечки? Но умрёт хотя бы на постели, а не на улице. Я отодвинула засов калитки, осторожно выглянула наружу и увидела, как взволнованный парень, худощавый и невысокий, несёт другого человека — грузного и, похоже, высокого, похоже, что без сознания. А сильный парнишка, однако!

Я закрыла калитку, парень уложил Бонифация на скамейку и опять посмотрел на меня.

— Аптечка есть и недавно заправлена, — сказал малопонятно, — но нас ищут.

— Давайте отнесём его в дом, — ответила я, с изумлением рассматривая Бонифация.

«Вот дела! — подумала. — Мир вроде средневековый, а на голове раненого что-то вроде бактерицидного пластыря прилеплено!»

Мы принесли Бонифация в комнату Андре.

— Эй, проснись и вставай!

Конечно, в доме было много помещений, но не могла же я положить несчастного Бонифация в пыльной комнате на кровать, покрытую паутиной?