Баллада о бомбере (сборник)

– Виноватых бьют! – взъярился командир. – Не будь отправлено на тебя представление на Героя – вломил бы я тебе так, что своих не узнал!

– В чем дело, товарищ подполковник?

– Он не знает, в чем дело… Ну, стервец!..

Зазуммерил телефон.

– Да! Так точно, у меня, товарищ полковник! Да, вломил ему уже по первое число. Есть! Даю.

Он передал ничего не понимающему Гривцову трубку. Пожав плечами, Гривцов в нее отрапортовал:

– Капитан Гривцов слушает.

Раздраженный начальственный баритон велел:

– Слушай хорошо, капитан. Очень хорошо, потому что это дело пахнет для тебя снижением, судом и всякими прочими неприятностями.

– Извольте представиться! – вспылил Гривцов. – Вины за собой не знаю! И с интересом выслушаю, в чем дело.

Баритон задохнулся от возмущения:

– Ты смотри, какой ершистый! Он «с интересом»… он «выслушает»!.. Полковник Иваницкий из разведки фронта с тобой говорит! Довольно с тебя такого представления? Вина твоя – ты лишил нас человека! В чем дело, говоришь, не знаешь? Интересно! Он не знает. Знаешь прекрасно! Ты знаешь Флерову?

Гривцов вздрогнул, и руки у него затряслись:

– Так точно! Знаю! Что товарищ полко…

– С ней то, что она не может быть отправлена на задание!

– Что с ней? Где она? – забыв субординацию, заорал Гривцов.

Неожиданно полковник спросил:

– Ты женат, капитан?

– Женат! – закричал Гривцов. Командир полка при этих словах удивленно поднял брови и с сомнением посмотрел в побледневшее от волнения лицо Гривцова.

– А что ж ты, негодяй, портишь девчонке жизнь и делаешь ей на фронте ребенка! – загрохотал баритон. – Много вас тут таких ухарей, а ей еще жизнь жить! Война идет, она такой же солдат, как ты! Что ж ты ей, паразит, наобещал, а?

– Да я на ней женат!! – заорал Гривцов. – На ней женат!

Баритон удивленно осекся.

– Ты, капитан, не морочь мне голову. Она не замужем, уж за это я ручаюсь – сегодня личное дело листал. Она, понимаешь, уверена, что ты геройски погиб, а ты жив – и ни слуху ни духу.

– Да где она, товарищ полковник? – взвыл Гривцов, изнемогая от нетерпения.

– А где она, по-твоему, может быть в том положении, которое ты ей устроил? – с ледяной вежливостью поинтересовался полковник. – Отправлена в тыл. Рожать.

– Я ее люблю, – неожиданно признался Гривцов полковнику из разведки фронта, и даже сам удивился неуместности признания.

– Я за твою любовь выговор получил, – ответствовал полковник. – Так ты действительно неженат?

– Действительно.

– От этого, правда, не легче. Ты знаешь, как наказываются на фронте подобные штучки?

– Знаю… А что теперь делать?

– Ну, ты не девочка, чтоб мне такие вопросы задавать. Получишь по шее от своего начальства, на том дело и кончится. Ох, уж эти мне бравые летчики… Твое счастье, что я добр. Так, говоришь, жениться на ней хочешь?

– Хочу.

– Кончится война – женишься… А вот где я, черт бы тебя драл, радисток на вас всех наберусь, таких любящих и неженатых?.. Ну, ладно. Скажи своему командиру, что я приказываю объявить тебе пять суток губы. Бывай здоров.

– Как ее найти, товарищ полковник? – торопливо закричал Гривцов.

– Найти? – миролюбиво уже переспросил полковник. – Это, брат, трудно… Ладно, – у нее, вроде, кто-то из родных есть, кому она письма писала. Личное-то дело ее ушло уже, понимаешь… Я прикажу спросить у девчонок, может, кто адрес знает. Перешлют на твою полевую почту.

Гривцов нетвердо стоял на ногах, сжимая в руке замолчавшую трубку.

– Ну? – спросил командир полка.

– Уехала, – сказал Гривцов.

– Кто?

– Катя.

– Куда?

– Рожать.

– Тьфу на тебя, – сказал командир полка. – С тобой-то что теперь делать? Ну?

– А, – весело засмеялся Гривцов, – со мной!.. Дать пять суток губы.

– Ну и прекрасно, – с облегчением сказал командир полка. – А то мне тебя в таком состоянии неохота было в воздух сегодня выпускать. Посидишь, отдохнешь. У нас, правда, помещения для гауптвахты нет, надо приказать ребятам из обслуживания, чтобы приготовили тебе какой-нибудь отдельный блиндаж.

Результатом этого разговора явилось то, что в морозный и солнечный февральский день почтальон, подрулив к столовой на своей мотоциклетке и привычно заорав: «Налетай, братва!» – сказал, подмигнув, Гривцову:

– Тебе письмишко, Герой. Пляши!

Гривцов дал щелчка почтальону, выхватил письмо, покраснел, воровато оглянулся и удрал в свой блиндаж. Там положил письмо на стол, зажег коптилку, закурил, походил рядом, хлебнул из фляжки, глубоко вздохнул и развернул треугольник.