Баллада о диване

— Ну, так продекламируйте мне что-то на ваш вкус! Но пусть стихотворение будет покороче. Длинноты, знаете ли, очень сильно угнетают восприятие. Очень сильно… Вы же должны быть в курсе того, как я их не люблю, — поморщился я.

— Да, я в курсе. Но, Ваше Превосходительство, предлагаю всё-таки что-нибудь из классики. Классиков не переплюнешь.

— А не обвинит ли меня моя зазноба, э, э, э… моя ненаглядная Принцесса, в плагиате? — с тревогой поинтересовался я.

— Ни в коем случае! Мы ничем не рискуем. Вы что, забыли!? На той планете другая литература и свои классики.

— Действительно! Вы правы!

— И так. Что бы нам такое из классики? Самое, самое… — НЕГОДЯЙ мучительно задумался.

— Да, сложно выбрать, столько всего лезет в голову и получается полная мешанина, — с досадой произнёс я. — Есенин, Тютчев, Ахматова, Волошин, Цветаева, Пастернак…

— Слушайте, а чего тут думать?! — вскочил НЕГОДЯЙ. — Всё предельно просто и ясно!

— Ну, ну!?

— «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений чистой красоты», ну и так далее!

— Боже, действительно, как просто и гениально! — восхитился я. — Александр Сергеевич есть Александр Сергеевич! Всё наше! Его действительно никак не переплюнешь! И так, — дерзайте! Составьте соответствующий текст с заверениями в вечной любви и страсти, как вы это умеете делать, приложите к нему стихотворение. Закончите письмо в таком духе: «Безумно люблю, горю желанием и жажду встречи. Твой ручной тигрёнок».

— Великолепно, Ваше Превосходительство! Так, может быть, вы сами составите текст письма?

— Некогда… Государственные дела ждут. Вперёд, на ДИВАН! Отправляемся в другой мир сейчас же и немедленно!

— А пофилософствовать, хоть вкратце? Традиция, знаете ли.

— Ах, да… — поморщился я. — Человек! Нам ещё по сто грамм коньяку! Самого лучшего!

— Что же мне выдать на сей раз? — задумчиво произнёс НЕГОДЯЙ.

— Не напрягайтесь, — ухмыльнулся я. — На сей раз выдам я.

— Вот как? — удивился мой собеседник.

— Да, так. А что, нельзя?

— Да ради Бога, ради Бога, Ваше Превосходительство! — замахал руками НЕГОДЯЙ. — Вам всё можно, даже то, что многим нельзя!

— Ну, вы явно преувеличиваете мои возможности, но в чём-то правы. И так, слушайте. Это касается и меня и дамы, пославшей мне прекрасное любовное письмо.

— Весь во внимании!

— Лейбниц Готфрид Вильгельм! — я иронично посмотрел на НЕГОДЯЯ и сделал паузу.

— Немецкий философ. Заложил базис для развития немецкой классической философии. Автор теории монад, однако, — иронично и легко усмехнулся НЕГОДЯЙ.

— Великолепно, чёрт возьми! Молодец! Что значит эрудиция! Она и на Северном Полюсе эрудиция! — весело засмеялся я. — А теперь мысль! «Наше счастье вовсе не состоит и не должно состоять в полном удовлетворении, при котором не оставалось бы больше ничего желать, что способствовало бы только отупению ума. Вечное стремление к новым наслаждениям и новым совершенствам — это и есть счастье!».

— И это Лейбниц? Не может быть!

— Да, он самый… Всё может быть на этом свете, мой друг, — насмешливо произнёс я.

— Вот это да!

НЕГОДЯЙ с удивлением посмотрел на меня, потом поднял бокал с янтарной жидкостью поверх головы и произнёс тост:

— За грядущие наслаждения! Виват!

— Виват! — откликнулся я.

— За вечный пир!

— За вечный и бесконечный пир духа!

Мы выпили, закусили лимоном, обозрели кафе так, как будто видели его в последний раз. Вздохнули….

— По коням! Вернее, на ДИВАН!

— По коням!

Да, жизнь наша состоит из вечного движения вперёд и неизбежного возвращения назад к её истокам и ко всяким и всевозможным непредвиденным ипостасям её…

Сон № 12

Наши страсти подобны Фениксу. Когда сгорает одна страсть, из пепла рождается другая.

И. Гёте.

Жена Президента Конфедерации лежала на огромной роскошной кровати на животе, внимательно и задумчиво наблюдала за мной. Она была обнажена, лениво болтала слегка полными, но, тем не менее, безупречно стройными и достаточно длинными ножками в воздухе.

Я некоторое время, словно в трансе, абсолютно неподвижно постоял у огромного, слегка затемнённого окна, меланхолично созерцая безбрежный и могучий океан, который тихо и изумрудно колыхался невдалеке от виллы, на которой находились мы вдвоём с моей зазнобой ненаглядной. А потом я с трудом оторвал взор от этого вечно завораживающего взгляд и тревожащего душу зрелища, повернулся и с искренним восхищением посмотрел на прелестную женщину.