Баллада о кулаке

В темноте суматошно метались огни фонарей в руках всполошившихся обитателей Кокодзи. Вскоре к ним присоединилось пламя двух факелов, и Мотоеси двинулся в ту сторону. Шаг, другой, третий; вот и разговор слышен.

— Да этот старый чревоугодник по сравнению со всеми вами — просто патриарх Дарума! Ноги моей больше…

— Пусть святой инок не изволит гневаться! У нас ведь не монастырь, у нас всего лишь скромная обитель…

Пламя факелов неожиданно метнулось из-за деревьев прямо навстречу Мотоеси — и вместе с пламенем донеслись слова:

Монастырь богатеет,
Но Пять Гор пребывают в упадке.
Есть лишь порочные учителя,
Истинных — нету.
Я бы хотел взять уду
И заняться рыбалкой,
Но и в озерной глуши
Ныне дуют противные ветры!

Безумное Облако был в своем репертуаре.

Миг — и вот он уже возник перед Мотоеси собственной персоной. Позади монаха, на удивление серьезный и хмурый, угрюмо подбрасывал на ладони гадальную кость Раскидай-Бубен.

Тяжелые маслянистые блики пламени гуляли по лицам монаха и гадальщика, переливались горящей смолой, черно-красными тенями. На миг Мотоеси показалось, что перед ним — демоны, явившиеся из владений князя Эмма.

— А, вот и ты, — устало проговорил монах совсем другим тоном, чем тот, которым он только что поносил порядки «Озерной обители». — Пошли. Отец тебя ждет. С настоятелем я обо всем договорился.

Безумное Облако отвернулся, помолчал.

— Твой брат погиб.

Земля качнулась под ногами Мотоеси.

А Раскидай-Бубен все стоял, словно забыв, где и зачем он находится, все подбрасывал на ладони гадальную косточку, ловил, ощупывал загрубевшими на вид, но все еще чувствительными пальцами музыканта знак судьбы.

Выпадало раз за разом одно и то же.

Неизбежность.

5

Мотоеси никогда не видел отца плачущим. Никогда. Будда Лицедеев всегда стойко, с терпением истинного монаха, переносил удары судьбы. Но этот удар был слишком жесток; жесток и подл. Старый Дзэами рыдал, сотрясаясь всем телом, уткнувшись в грудь младшего… нет, теперь единственного сына, замершего истуканом посреди комнаты, — а Мотоеси стоял, боясь пошевелиться, но то был малый страх. Другой, куда больший страх рвался криком наружу из его груди, к которой прильнул отец, инстинктивно прибегнув к последней опоре, оставшейся у престарелого актера в этом мире.

Мотоеси до холодного пота, до дрожи в коленях боялся, что сердце отца не выдержит и ему придется хоронить старика вслед за безвременно ушедшим братом.

Скорбь и отчаяние до краев заполнили разрывавшуюся на части душу Мотоеси — и сейчас он не знал, не хотел знать, кому принадлежат эти страдания в полной мере: ему или его отцу? Какая теперь разница, если брата, продолжателя отцовских традиций, надежды великого Дзэами, больше нет?!

Известие о гибели Мотомасы привез актер из его труппы, добравшийся до Сакаи сегодня утром. Обстоятельства гибели знаменитого мастера Но выглядели весьма странно: вечером Мотомаса в одиночестве отправился любоваться молодой луной (в чем не было, по сути, ничего особенного — старший сын Дзэами и раньше любил проводить ночи в созерцании). Однако к утру Мотомаса не вернулся, и обеспокоенные актеры, отправившись гурьбой на поиски главы труппы, нашли на холме уже остывшее тело. Никаких ран или иных повреждений на нем обнаружено не было, лишь от губ умершего исходил некий едва уловимый запах, который никто так и не смог определить.

Был ли Мотомаса отравлен, или сам решил свести счеты с жизнью (что было маловероятно, но допустимо), или умер от некоего скрытого недуга — осталось загадкой.

Сразу приходило на ум трехлетней давности покушение на Мотоеси — но, как и в том случае, доказать или опровергнуть причастность к этому делу подлеца Онъами не представлялось возможным.

Ничего, кроме смутных подозрений…