Баллада о тамплиерах

– Мой дорогой друг! Я вижу, каким будет Завтра! Новый мир расцветёт от моря до моря. Дороги свяжут города. На руинах и пустырях вырастут дома и приюты с пышными садами, где деревья будут дарить нам свои золотые плоды…. Ты только представь! – его голос сорвался от сильных эмоций, глаза вспыхнули. Он вдохновенно продолжал:

– На месте лавок ремесленников вырастут целые улицы Мастеров. Для Науки строители возведут настоящие дворцы, а их двери откроют для всех…

Таким являлось ему это удивительное Завтра.

– А таверны? Таверны в этом будущем будут? – с волнением уточнял друг, видимо, спрашивая о важном.

Гуго де Пейн задумчиво погладил рукой тёмную бородку, после чего его тонкие губы сложились в широкую улыбку, и он одобрительно кивнул. Такое виденье завтрашнего дня устраивало Готфрида, и переживания рыцаря отступили.

– А за наш обоз не тревожься. Со стороны ничего не говорит о его важности. Я приказал нескольким братьям облачиться в мирскую одежду. Пускай глаза наблюдающих за нами их не подводят: слабая охрана – маленький груз. Султаны не осмелятся нарушить и без того хрупкий мир, они не станут рисковать за крохи понапрасну. А с разбойниками мы управимся.

Так за разговорами друзья скрасили свой долгий путь домой. Покидая Иерусалим, Гуго де Пейн чувствовал, как мечта зерном прорастает в нём, пронизывая его разум и душу. Зрело новое духовное сознание, рождавшее в умах иное побуждение вынимать меч.

Отважный рыцарь вернулся в родные земли, но это был уже другой человек!

Глава 9

В монастырский садик, укрытый за высокими стенами, не залетал холодный, порывистый ветер. Зелёные «иноземцы» со Средиземноморья прижились и чувствовали себя здесь превосходно. Воздух пах травами и сырой землёй. Зелень еще не увяла, и монахи в дальнем углу сада бережно собирали с грядок каждый листочек травяного покрывала.

Командор Теобальдо был словоохотлив. Пока друзья прогуливались в тени пышных яблонь, его речи звучали без умолку. Спрут, не перебивая, внимательно слушал собеседника.

– После переезда нового главы католической церкви в Авиньон, где он пустил корни во владениях этого жадного короля франков, – эмоционально рассказывал Теобальдо, чавкая сорванным с дерева яблоком, – прости за прямоту, но теперь об объединении двух орденов можно забыть.

– В чем же препятствие?

– Магистр тамплиеров не жалует вашего короля. Тому даже было отказано в праве вступить в Орден храмовников. Говорят, он был весь красный, приняв отказ за личное оскорбление.

От переизбытка чувств итальянец остановился.

– Они далеко не дураки, чтобы делить заработанное кровью богатство с такой расточительной особой! Когда это было слыхано, чтобы короли, сидя у пустой казны, выстраивались в очередь получить заём у тамплиеров, – объяснял он, жестами усиливая слова, – ни одному из орденов: ни нам, ни тевтонцам, никому другому – эти войны не принесли такой славы. Не знаю, чего нам не хватило, но у них явно есть секрет! Затворники в церкви, а в бою словно львы. Свидетельствую: воины из них крепкие, сражаются осторожно, но хладнокровно. Мы могли соперничать с ними лишь в доблести и отваге.

Сорванные травинки источали сильные ароматы, хорошо знакомые тем, кто сам врачевал мазями раны товарищей или свои собственные. Удивительно, как это тонкое благоухание смогло отпереть давно заколоченные памятью створы тягостных воспоминаний…

– Борьба за Акру, последний оплот христианского мира, была самой свирепой схваткой на моём веку. Ты видел всё своими глазами. Тамплиеры и госпитальеры стояли плечом к плечу.